Я?

На ногах у меня резиновая обувь, на теле — резиновый фартук, поверх него — стерильный белый халат, я надеваю его с красными вывернутыми ладонями, чтобы не касаться, на руках тонкие стерильные перчатки и стерильная же круглая белая шапочка на голове, сладкие пары эфира щиплют глаза, я похож на пекаря, все мы пекари в шапочках, пирог испекся, и мы взрезаем корку на пробу, лопается воздушный пузырь, нет, это кровеносный сосуд, кровь бьет высоко, маленьким красным фонтанчиком, на белой простыне появляется множество мелких красных крапинок, похоже на мелкую красную землянику на белом сливочном торте, что за смехотворные сравнения, надо пережать, а то кровотечение не остановится, и вся его жизнь вытечет, и опять кто-то умрет, скончается от аппендицита, просто оттяните вилкой мускулатуру, нужно больше места, а вот и брюшина, совсем тонкая и все время пульсирует, все-таки есть ощущение, оно всегда есть, одна часть чувствует больше другой, надо вскрыть себе живот, чтобы это узнать, ему нужно добавить наркоза, он помнит, что живет, здесь лежит человек, тело хочет подняться, но опять засыпает, а вот и кишечник, в нем мутноватая жидкость, слепая кишка, маленький червеобразный отросток, надо его выжечь, каленым железом по живому телу, теперь он снаружи, красный и воспаленный, маленькая серая язва на стенке, выводите его из наркоза, наложите последние швы сами, и есть же в организме такая штучка, совершенно бесполезная, у нее больше нет функции, она досталась нам от животного предка, бессмысленно унаследована и передана по цепочке, не отец и мать наши родители, не только их кровь, в нас есть все животные, все растения, все они разговаривают в нас, говорят на своем глухом языке, эмбрионами мы принимаем все их формы, дышим жабрами, мы и рыбы, и рептилии, и звери, все творение заключено в нас, потом мы что-то такое делаем, движемся, но мы всего лишь итог, сумма их всех, где же мы заканчиваемся, все мы братья, все мы одно, вины не существует, потому что мы не равны себе самим, вот наша вечность, никакой другой не существует, нам не нужно небес, мы всегда есть, мы всегда были, мы во всех людях, и во всех вещах, и во всем мире.

Уже половина двенадцатого, нужно переодеться, я хотел бы еще зайти к Грете, но уже некогда, нужно надеть черный костюм, суд строг, все темно и безжалостно, стоишь там и решаешь судьбу незнакомых людей, что подвигло бедную девушку к убийству, вот что нужно понять, вероятно, этот богатый уважаемый господин — негодяй, виноват всегда мужчина, а женщине приходится расплачиваться, девчонка пошла на это ради матери, из-за нужды, хотя, конечно, и она получила удовольствие, в конце концов, для нуждающихся есть благотворительные общества, и брат у нее был, кузнец или пекарь, да нет, точно не пекарь, пал в бою, наверное, он смог бы помочь, работал бы, и не пришлось бы таким способом добывать деньги, человек остался бы живым, женщина — невиновной. Интересно, как она выглядит, наверняка черноволосая плутовка с пухлыми красными губами и дерзким лбом, конечно, он был далеко не первый, кому она отдалась, вероятно, все это лишь сентиментальная комедия, выдуманная, чтобы вызвать сочувствие, разжалобить суд: невинность, бедная мать, нужда, брат-кормилец пал на войне — да это просто шлюха, которой мало заплатили, они повздорили, и она вцепилась ему в горло. В конце концов, мне-то какое дело, я обязан исполнить свой долг, дать показания, это человеческая кровь, конечно, господа, и на этом все.

Идет дождь, на небе бледный свет, автомобиль пружинит через парк Тиргартен, по кольцу Большой Звезды, к мосту, на углу стоит девушка, светлые волосы, белая блузка, она с улыбкой глядит на меня сквозь стекло и краснеет, какой-то незнакомец, она хочет перейти дорогу, машина с плеском проезжает по луже, желтая глина брызжет ей на тонкие чулки, что-то во мне возгорается, я хочу попросить шофера ехать медленнее, мой голос дрожит, во мне странная тревога, почему я так возбужден, я оборачиваюсь, хочу махнуть, извиняясь, но вижу только склоненное лицо и руки, судорожно поднимающие светлое платье кверху.

Автомобиль останавливается возле Уголовного суда, мои нервы и чувства обострены, я выхожу, блуждаю по коридорам и лестницам, там и тут стоят люди поодиночке и группами, никто не решается громко разговаривать, это дом судьбы, я показываю одному служителю суда свой пропуск, он, зевая, указывает мне на боковой проход, я читаю номера залов над дверями, я сам очень устал, надеюсь, это будет недолго, я оглашу свое заключение и вернусь домой, в родной дом, какое красивое, странное слово, есть ли у человека родина?