Я?

Сколько я отсутствовал, несколько часов, несколько дней, лежит ли она еще на диване, спит ли она еще, не следовало мне уходить, может, она ничего и не заметила, нет конечно, все еще спит, а я уже здесь, тихонько держу ее за руку, тикают часы, она открывает глаза, на ее губах играет улыбка: “Я долго спала, ты все время сидел здесь?” — “Да, — солгу я, — да, в комнате тепло, я держал тебя за руку, все время ждал, когда ты откроешь глаза, может, мыслями я блуждал где-то, такое возможно, когда сидишь вот так часами, бывает, что-то привидится, но ты все же всегда была здесь, и я все время сидел здесь, держал тебя за руку и охранял твой сон, и я никогда не уйду, никогда, потому что я люблю тебя, Грета, потому что я люблю тебя”.

Вот я у подъезда, все это было лишь наваждением, жутким кошмаром, все хорошо, я отдохну, погрузившись в ее глаза, я научусь улыбаться, чисто и тихо, как она, я… стану отцом, господи, как же я забыл, возможно ли такое забыть, а если с ней что-нибудь случилось, она была одна, что, если она встала и упала или кто-нибудь пришел, какой-нибудь человек переступил порог, судьба переступила порог… В несколько прыжков я наверху, дергаю звонок, он колеблется и звенит, я прижимаюсь ухом к двери, кажется, я слышу голоса, женский крик, взволнованные шаги, разве не знаю я эти шаги, Грета, нет, мужчина, стекло, сейчас я растопчу его ногами, я дергаю звонок так, что шнурок рвется, почему никто не открывает, колочу в дверь кулаком, наконец приближаются шаги, медленно и тяжело, засов отодвигается, это были мужские шаги, где же старуха, дверь открывается, передо мной — Боргес, с белым лицом, глаза обжигают меня презрением, он стоит у меня на пути, из комнаты раздается резкий крик Бусси: “Если он хочет, впусти его”, — я хватаю Боргеса за плечо, ничего не понимаю, не могу собраться с мыслями, наконец говорю, словно бы отстраненно:

— Почему вы здесь стоите, как вы сюда попали, что вам угодно, где… Грета?

— Внутри.

— Так уйдите же с дороги, — задыхаюсь я, — по какому праву…

— Вы не войдете сюда, эта женщина принадлежит только мне, я позабочусь, чтобы к ней не приближались… преступники.

Я отшатнулся, меня охватывает какое-то ледяное чувство, я смотрю на него совершенно спокойно, как на чужеродный предмет, впервые так, лишь голос едва заметно дрожит, и спрашиваю:

— Где Грета, до вас мне нет дела, я вас не знаю, где Грета?

— Внутри, — повторяет он, и плечо его трясется в судороге, — мы всё знаем, Бусси все рассказала, вы злонамеренно ее оставили, вы клятвопреступник, вы позорно не исполнили свой врачебный долг, вы убийца, я тогда подозревал это, я искал доказательства, Бусси любит меня, она во всем призналась мне, суд выведет вас на чистую воду.

Моя рука хватает его за грудь, он отступает на шаг назад:

— Оставьте, все бесполезно, Бусси меня не интересует, я разыграл перед ней комедию любви, чтобы разоблачить вас, теперь я все знаю, мне этого довольно, я обо всем рассказал Грете, она принадлежит мне, я люблю только ее, она все знает, от волнения она потеряла сознание, у нее кровотечение, ребенок, она не хочет растить злодеев, если она умрет, то к лучшему, с убийцей и клятвопреступником ее ничто не связывает.

Кричал ли я, пошла ли кровь из моих глаз, был ли там молоток или просто какой-то брусок, ничего этого я не помню, я почувствовал тяжесть в руке, рука сжалась, замахнулась горячо и высоко и врезала ему прямо в лицо, он рухнул на пол, падение было ужасное, кровь хлынула из левого глаза и левого уха, я переступил его, я у двери, резко толкаю ее, я в комнате, Бусси бледная от страха и кричит, какое мне дело до Бусси, на кровати лежит она, лежит Грета, она умерла?: губы белые, глаза неподвижные, большие, широко раскрытые, смотрят на меня, куда они смотрят, что у меня в руке, я роняю инструмент, он все еще был у меня в руке, он с грохотом падает на пол, я опускаюсь на колени у ее постели, из последних сил она поднимает дрожащую прозрачную руку, она защищается, хочет меня оттолкнуть, нет, нет.