Я, Бабушка, Илико и Илларион

Соседи понемногу разошлись. Остались только я, Илларион, Илико и Серапиона.

— Погубила она меня, — сказал Илико.

— Пойдем-ка домой, — сказал Илларион.

— Пойдем, Илико! — сказал я.

В ту ночь мы справили поминки по безвременно погибшим поросятам…

Аттестат зрелости

Шло время. Дни, не похожие друг на друга, как испеченные в золе бабушкины лепешки, сменялись днями. И каждый новый день приносил новую радость. Отцы, мужья, сыновья, братья возвращались в родные дома.

Из нашей семьи на фронте не было никого, но я каждый день вместе со всеми выходил на дорогу встречать грузовики, на которых возвращались в село раненые и увешанные орденами бойцы. Вместе с друзьями я обнимал и целовал их.

Незнакомые смущенно улыбались, знакомые ласково трепали меня по щеке и замечали, что я здорово вырос и возмужал. Радость, счастье и мир, неожиданно покинувшие наше село четыре года назад, вновь возвращались к нам. И село встречало их, как встречает мать давно потерянного и вновь обретенного сына.

Шла весна 1945 года…

Под щедрыми лучами солнца цвела пробудившаяся природа. Вдали, на склонах бархатистых гор, паслись стада. Воздух был наполнен ароматом полевых цветов.

В школе занятий уже не было. Мы готовились к выпускным экзаменам.

Я и Мери с утра шли на край села, к старой заброшенной мельнице, усаживались в тени огромного орехового дерева и занимались.

Вот и сегодня мы сидим под деревом и готовимся к грузинскому языку.

— Стихи ты должен знать наизусть, — говорит Мери. — Вот послушай — это Галактион.

В сердце мечта таится,
Небо — полоской ясной.
Юноша: «Стой, девица!»
Девушка: «Сгинь, несчастный!»

— Моя бабушка здесь бы сказала: чтоб ты провалился сквозь землю, бессовестный, — говорю я.

Мери смеется и закрывает мне рот рукой — не мешай, мол.

Потом я читаю свои любимые стихи, которые, хотя их и нет в программе, я обязательно прочту на экзамене:

На Ксани и Арагви снова
Луга окрестные в цветах,
И терпкой патокой медовой
Опять кипят твои уста.

Мери сидит, обхватив колени руками, и смотрит куда-то вдаль, в бездонную синеву неба, где плывут еле заметные белые хлопья облаков.

Через тысячу лет я тебя призываю, иди,
Стану горсткою пепла я в молниях жарких твоих… 

— продолжаю я.

— Ты, я вижу, опять стихи сочиняешь?! — раздалось вдруг у самого моего уха.

Я подскочил словно ужаленный и обернулся. Передо мной стоял улыбающийся Илларион.

— Мы к экзаменам готовимся. Здравствуй, Илларион!

— Вижу, вижу, как вы готовитесь… Ну, здравствуйте! — Илларион сел.

— Как у вас идут дела?

— Заканчиваем, дядя Илларион, — ответила Мери.

— Заканчиваете или только начинаете?

— Что ты, Илларион! Остался всего один экзамен! — сказал я.

— Э, дорогой мой, экзамены у вас только начинаются! Ты, пожалуйста, не прикидывайся простачком?..

Я прекрасно понял Иллариона, но сделал наивное лицо и пожал плечами.

Илларион сначала долго, старательно ковырял палкой землю, потом поинтересовался, есть ли у меня табак. Узнав, что нет, достал свой, не спеша скрутил самокрутку, затянулся, выпустил длинную струю дыма и вдруг произнес речь, подобно которой я никогда еще от него не слышал:

— Человеческая жизнь, дети мои дорогие, похожа на мельницу. Видите то колесо? Колесо — судьба, а вода, бегущая по желобу, жизнь человека. Вода — великая сила, дети. Вода сильнее огня, сильнее ветра, вода сверлит камень. И как ты направишь эту силу, так и будет вертеться мельничное колесо… Разный народ приходит на мельницу — один за мукой, другие за крупой, третьи и вовсе без дела сидят целый день, прислушиваются к грохоту жерновов и уходят… Помимо, построили мы колхозную мельницу и пустили по желобу нашу речушку Лаше. Билась, билась вода, да так и не сумела сдвинуть колесо с места — силенок не хватило. Тогда мы подвели второй рукав реки, и пошло дело! Завертелось колесо, да еще как! Понимаете, к чему я это говорю? Две реки — это надежнее, вернее!.. Вот вы скоро заканчиваете среднюю школу и собираетесь, конечно, продолжать учебу… Это хорошо, но… В городе люди почему-то быстро забывают родное село, друзей, товарищей… Ты поедешь в город, дочка? — вдруг обратился Илларион к Мери.

— Вряд ли, дядя Илларион… Не сумею..

— Ну тогда еще ничего! Значит, и Зурико не сбежит от нас! — Илларион похлопал меня по плечу и встал.

Мери смущенно потупилась.

— Весь мир открыт для вас, дети, весь мир. А мы с Илико, как этот старый камень, — сказал Илларион и показал на брошенный посреди двора мельничный жернов. Большая серая ящерица взобралась на него и, зажмурившись, нежилась на солнце…

…Аттестаты зрелости вручали нам в торжественной обстановке, на чаеприемном пункте, который в особых случаях служил также клубом.