Читаем Я, Бабушка, Илико и Илларион полностью

Этим летом Пакизо совсем отбилась от рук. Она перестала доиться, потеряла аппетит, похудела и, что самое главное, стала ужасно забывчивой: с трудом различала она бабушку, Илико и Иллариона, а меня и вовсе не узнавала. Одним словом, отжила свой век корова, поседела даже. Сначала мы пытались подарить ее друг другу, но, убедившись, что ничего не получается, собрались у нас за круглым столом на совещание.

— Всему есть предел, — начала бабушка, — в том числе и коровьей жизни! Что теперь делать, как с ней поступить?

— Продадим, — сказал Илларион.

— Что, кости? Это тебе не слоновая кость, — сказал Илико.

— Почему кости? Мясо.

— А где его взять?

— Ну, тогда сдадим на заготовки! — сказал Илларион.

— Кто ее возьмет?

— Да-а… Это тоже вопрос…

— Может, за шкуру дадут?

— Уж сдохла бы лучше, — сказал я.

— Только похорон мне не хватает. Сдадим, а там пусть хоть памятник ей ставят, — сказал Илларион.

…С утра начались приготовления. Я скребницей чистил и причесывал Пакизо, Илларион поил ее рассолом, Илико пичкал свежей травой, а бабушка теплой водой растирала ей колени. К двум часам дня приукрашенную, раздувшуюся, словно бурдюк, Пакизо торжественно вывели со двора. До заготовительного пункта предстояло пройти добрых три километра. Не успели мы пройти метров сто, как вдруг бабушка вскрикнула:

— Стойте, вернуть ее нужно!

— В чем дело, Ольга? — спросил Илико. — Слава богу, зашагала корова, разве можно теперь останавливать ee?!

— Подоить забыла! Замучится, бедняжка!

— Бочку сюда! Скорей! — закричал Илларион.

Я побежал домой и принес чайный стакан. Бабушка, Илико и Илларион целый час по очереди доили Пакизо, я придерживал ее за рога, чтобы не упала. Наконец стакан, наполненный пенообразной жидкостью, вручили мне.

— Поделим позже! — прыснул Илико, дергая за веревку. Пакизо нехотя тронулась с места. Миновав село, мы вышли на широкое шоссе. Вдруг Пакизо опустилась на одно колено, затем на другое и жалобно замычала.

— Ну вот, нашла время молиться! — упрекнул ее Илико.

— Погоди, пусть отдохнет! — сказала бабушка.

— Этак мы и за неделю не доберемся! — проворчал Илларион.

— Дай-ка ей понюхать нашатырь! — обратился ко мне Илико.

Я ткнул флакон в нос Пакизо. Она фыркнула, тряхнула ушами, но не двигалась с места.

— Пустить ей кровь! — распорядился Илико.

Илларион достал нож и полоснул им корову по уху, Пакизо вскочила на ноги и побежала.

— А ну, кто помоложе, бегом за ней! — скомандовала бабушка.

— Держите, а то улетит! — ухмыльнулся Илико.

— Не говори так, Илико, — обиделась бабушка, — а вдруг украдут?

Пробежав метров двадцать, Пакизо остановилась, оросила придорожную траву и снова легла.

— Плохо дело! Еще две-три такие лужи — и сдавать нечего будет, — сказал Илико.

Пакизо закрыла глаза. Пришлось полоснуть ей и по второму уху. Она сразу вскочила, помчалась по дороге и вскоре скрылась за поворотом.

Мы присели, покурили, отдохнули и не спеша продолжали путь. За поворотом дорога шла прямо, но Пакизо не было видно.

— Где корова? — встревоженно воскликнула бабушка.

Мы ускорили шаги. За следующим поворотом, наконец, увидели Пакизо: она лежала на обочине дороги, в тени кустарника, и отдыхала.

— Встань, Пакизо! — предложил Илларион.

Корова покосилась на него, словно спрашивая: «Ты в своем уме, дружок?»

— Вставай, вставай! — повторил Илико.

Пакизо не удостоила его ответа.

— Не хочешь вставать, Пакизо? — ласково спросила бабушка. Корова отрицательно помахала хвостом, потом опустила голову на землю и закрыла глаза. Мы удрученно молчали.

Подошел прохожий. Он долго глядел на Пакизо, потом сочувственно спросил:

— Умерла?

— Спит после бессонной ночи! — ответил Илико.

Прохожий оглядел нас подозрительным взглядом и поспешил уйти.

— Ну, теперь вставай! — нагнулся к корове Илларион.

— Вставай, черт бы тебя побрал! — рассердился Илико.

Пакизо не обращала на нас никакого внимания. Тогда мы перешли к делу.

— А ну, Илларион, становись спереди!

— Плечо подставь, плечо!

— Держи ногу! Да не ту, другую!

— Теперь тяни ее за хвост!

— Эх, валерьянку забыли!

— Ну-ка, подбирай!

— Держи за хвост, Ольга!

— Возьми в руки ее ногу! Переставь вперед! Вот так!

— Пошла! Пошла!

— Ну, еще немного, держись, Пакизо!

— В конце концов, не так уж ты стара, как притворяешься!

…Смеркалось, когда мы кое-как добрались до заготовительного пункта… У ворот Пакизо опять собралась лечь.

— Нашатырь! — зашипел Илларион. — Зурикела, подлец, куда ты смотришь!

— Ну вас к черту, надоело! — огрызнулся я и выплеснул в нос корове полбутылки нашатыря. Пакизо сорвалась с места и бегом влетела во двор.

— Ставь ее на весы! Быстро! — шепнул мне Илларион, а сам направился к уполномоченному по заготовкам.

— Здравствуйте!.. Корову привели…

— Фамилия!

— Коровы!

— Хозяина!

— Вашаломидзе, Чигогидзе, Шеварднадзе!

— Имя!

— Хозяина?

— Коровы!

— Пакизо.

Уполномоченный взглянул на корову и нахмурился:

— На что это похоже? — А что, разве не похожа на корову? — удивился Илларион.

— В том-то и дело, что только похожа! Какая же это корова?

— Худовата, конечно, — согласился Илико.

— А почему она лежит?

— А тебе что, жалко? В весе она от этого не прибавит!

— Не умерла ли?

Перейти на страницу:

Все книги серии СССР. Самый стильный советский роман

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза