Я Береза, как слышите меня

... В лагерь привезли тяжело раненного советского разведчика. На допросе он молчал, не проронил ни слова. Тогда гестаповцы решили подослать к нему провокатора. Узнав, что грозит нашему разведчику, Трпинац немедленно сообщил об этом Синякову — члену подпольной антифашистской организации лагеря. И вот Синяков и Трпинац берут трех санитаров (один из них радист, знающий азбуку Морзе) и идут на врачебный обход в барак, где находится разведчик.

Он лежал в отдельной каморке на топчане под охраной автоматчика, рядом провокатор, забинтованный, как мумия. Обход больных начался с того, что Трпинац встал между топчанами, а Синяков в это время громко расспрашивать провокатора о самочувствии тот тяжело стонал. Доктор сочувствовал "больному", обещал исцеление, а радист в это время отстукивал пальцами по бинтам разведчика морзянку: "Рядом лежит провокатор!" Так он повторил несколько раз, пока раненый не дал сигнал глазами, что понял, в чем дело.

Врачебный обход закончился. Поразительная отвага и находчивость врачей спасли тогда от неминуемой гибели еще одного советского человека...

Спустя время после опубликования Указа по приглашению министра здравоохранения к нам из Югославии прилетели профессор Трпинац, а из Челябинска — доктор Синяков. Рассказам нашим и воспоминаниям не было конца! На встречу собрались и другие товарищи по беде.

Приехал Николай Майоров, бывший летчик-штурмовик, а в дни встречи уже работник одного из институтов Академии наук СССР. Фашисты сбили его над Сандамирским плацдармом в тот самый день, 20 августа 1944 года, когда сбили и меня на Магнушевском. Тут же, где он упал вместе с самолетом, его прошили автоматной очередью. Но не суждено было умереть гвардейцу 95-го штурмового авиационного полка. Его, чуть живого, подобрала похоронная команда, состоявшая из стариков и юнцов тотальной мобилизации. Так, с развороченной челюстью и газовой гангреной руки Майоров оказался в Кюстринском лагере "ЗЦ".

Георгий Федорович Синяков, наш русский доктор, из "кусочков" собрал челюсть, спас руку, а главное — жизнь. Русскому доктору Синякову помогал в исцелении летчика Майорова Павле Трпинац.

Прочтя указ, Майоров говорил мне по телефону и плакал... Он не знал, что Синяков и Трпинац остались живы:

— Анна Александровна! Я думал, что их нет в живых. Какая радость! Какое счастье! Дайте, пожалуйста, мне их адреса. Я сейчас же полечу к ним.

— В Челябинск вы можете лететь хоть сегодня, — сказала я тогда Майорову. А вот в Югославию, в Белград, где живет профессор Трпинац, достать визу, нам, бывшим пленным, вряд ли удастся...

На встрече был и бывший летчик-истребитель Александр Каширин, приехавший из города Ступино Московской области. Обращаясь к доктору Синякову, он сказал:

— Вы лечили не только раны, но и души людей. Вы не думали о своей жизни, ежедневно, ежечасно подвергая себя смертельной опасности со стороны гестапо. Вы каждый день сообщали нам, раненым и больным, положение на фронтах. Вы вели пропаганду против власовцев, вселяли в людей веру в победу над фашизмом, организовывали побеги, доставали ножницы для перерезания колючей проволоки, хлеб беглецам, компасы. Вы были для нас, пленных, всем: и врачом, и командиром, и комиссаром, и отцом...

Я был летчиком-истребителем. С первого дня войны на фронте. Многое повидал, многое пережил. В последний свой воздушный бой я со своим ведомым дрался с шестеркой истребителей. Мы сбили одного мессершмитта, затем второго, а третий вышел из боя с повреждениями. Но и мне здорово досталось. Боли от полученных ран не было, а вот кровь откуда-то лилась. Я чувствовал ее запах и у меня от этого кружилась голова, дурманило. Тогда я повернул на восток, хотел — во что бы то ни стало — долететь до своих. Когда мотор заглох, я был уверен, что сажаю свой "ястребок", уже перелетев линию фронта — на своей территории. Но я не дотянул до своих...

Сознание ко мне вернулось не скоро. А может оно и совсем бы не вернулось, не окажись я в Кюстринском лагере у русского доктора. Вы, Георгий Федорович, ампутировали мои гангренозные ступни ног, очистили многочисленные раны и я ожил... Нас было шестнадцать летчиков. Вы нас лечили, берегли, как сыновей, прятали среди раненых пленных, ведь для летчиков у фашистов был уготован специальный лагерь с особым режимом. Трудно перечислить все, что вы сделали для спасения советских людей, да и просто для людей в многонациональном лагере "ЗЦ". И мы, спасенные вами, низко кланяемся вам и говорим большое русское спасибо, дорогой наш доктор! Стихотворение, которое вы нам читали в лагере, я запомнил:

Сквозь фронт, сквозь тысячу смертей,
Сквозь дантов ад концлагерей,
Сквозь море крови, жгучих слез
Я образ Родины пронес.
Как путеводная звезда,
Сиял он предо мной всегда...

Образ Родины придавал нам силы, вселял веру в нашу победу. И мы выстояли всем смертям назло!

"Смерш"