Я Береза, как слышите меня

Фотографию, тетрадь и конверты я решила отдать Виктору Кравцову - статному кубанскому казаку, от роду двадцати двух лет. Помню, в каком бы селении мы ни стояли, все местные девчата не сводили с него глаз, а казак никого не замечал, а может, так только вид делал, что все ему безразличны.

- Виктор, - обратилась я к Кравцову, - посмотри-ка на фото, какая славная девушка. Напиши ей, пожалуйста, письмо вместо меня. Порадуй, что посылка попала по назначению - молодому бойцу, да еще летчику.

- Вот еще выдумала, - буркнул он, но конверты и тетрадь взял...

Наступил день Красной Армии. Наша эскадрилья собралась на праздничное собрание, и начальник штаба Листаревич торжественно зачитал от имени Президиума Верховного Совета СССР Указ: лейтенант Спирин награжден орденом Красной Звезды, младший лейтенант Егорова - орденом Красного Знамени...

Я только что прилетела с задания и, немного опоздав, сидела позади всех. В ушах еще шумело от работавшего мотора, и я толком не расслышала, кого наградили. Но меня обступили все, поздравляют с орденом, а я стою и не верю: за что же меня-то ?

На фронт я, можно сказать, попала благодаря воле случая. Задания все, какие поручали, выполняла, как и положено солдату, от души, хотя зачастую, признаться, мне было трудно. Но я старалась. Почему - то вспомнился приказ на разведку дорог - узнать, чьи там войска на марше: наши или гитлеровские? Нельзя сказать, что слишком большое удовольствие лететь днем, на беззащитном самолете, единственное оружие которого - наган у пилота!.. Все знали, что фашистские асы гонялись за нашими самолетами. "Мессершмитту" сбить У-2 не составляло большого труда, а вот награду они получали такую же, как и за сбитый боевой самолет...

- Товарищ командир, что с вами? Вам плохо? - слышу голос механика Дронова. - На вас лица нет...

- Все хорошо, а что?

- Вас в президиум приглашают.

Орден мне вручил член Военного совета фронта Леонид Романович Корниец, тот самый, который помогал мне мимикой и жестами докладывать о расположении кавалерийских корпусов Пархоменко и Гречко не ему, а командующему фронтом.

Хулиган на дороге

В мае 1942 года началось наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Мы, летчики эскадрильи связи штаба Южного фронта, всегда были в курсе боевых событий. Перед вылетом нам сообщалась обстановка на фронтах, а мы, летая в ту или другую армию, корпус, дивизию, уточняли ее.

Войскам Юго-Западного фронта в мае сорок второго предстояло уничтожить группировку противника и освободить Харьков. Две армии нашего фронта 9-я и 57-я должны были взаимодействовать с Юго-Западным фронтом.

И вот 2О мая утром мне приказали лететь в 9-ю армию с совершенно секретным пакетом. Почему я должна была лететь одна, не помню. Обычно мы летали со штурманами, офицерами связи, фельдъегерями или там еще с кем. А тут я полетела одна. Помню, подлетая к городу Изюму, увидела на дорогах и просто по полю движение наших войск. В долине Северного Донца, у Святогорского и в Изюме, виднелось много пожаров.

Пожары с детства вызывали у меня неосознанную тревогу и волнение. "Вор хоть стены оставит, а пожар - ничего!" - говорили у нас в деревне.

На всю жизнь врезалось, как горел хлеб. Сжатый хлеб перед обмолотом обычно сушили в ригах. Снопы складывали на колосники в закрытом помещении, а внизу под ними топили большую, сложенную из камней печь - теплинку. Тепло шло вверх и сушило снопы для обмолота. От недосмотра за теплинкой и загорелась наша рига с хлебом.

Посреди ночи раздался душераздирающий крик: "Пожар! Горим!" Все повскакали с постелей, в темноте заметались по избе. Братья, полураздетые, выскочили из дома, а мама от испуга не могла никак до двери дойти, держа в руках первую попавшуюся ей в руки вещь - самовар. Так бы она и стояла, если бы не голос братишки Кости:

- Мама, да успокойся! Пожар потушен, и хлеб цел. Это Колька послал сказать тебе, чтобы ты не волновалась...

Шла война. Горели целые города, горела вся наша земля, но не могла я привыкнуть к пожарам. И сейчас тревожно стучало мое сердце при виде пылающей долины.

А в небе воздушный бой. Наша пара И-16 дралась с шестеркой Ме-109. Бой был неравный. Но "ишачки" искусно увертывались от огня "мессершмиттов", заходили в лобовую атаку, и фашисты, опасливо уклоняясь, ничего не могли поделать. Преимущество было явно за нашими ребятами.

Я, признаться, засмотрелась и не заметила, как немецкий истребитель коршуном набросился на мой самолет. Резанула перед глазами огненной струей очередь. Нырнуть бы мне тут в овражек или лощину, только впереди раскинулось чуть ли не до самого горизонта ровное поле с зыбкими кучками прошлогодней кукурузы. Справа сплошной лес, слева - город.

Загорелась машина. Сразу стало жарко и душно в кабине. Едва приземлившись, выскочила я из самолета и, срывая с себя тлеющие лохмотья комбинезона, побежала к лесу.