Я — «Берёза», как слышите меня?..

Утром механик доложил о готовности машины к полетам. Мой «кукурузник» стоял как новенький.

— Спасибо, Костя! — впервые назвала я Дронова по имени.

Он покраснел, что-то пробормотал и стал зачем-то перекладывать с места на место самолетные чехлы…

— Что-то в тебе от Бога, — шутили летчики, когда я заявилась докладывать комэску Булкину, — природное чутье. Мы ведь тебя уже помянули за ужином… Наверное, отключи все приборы, отбери карту — все равно дорогу нужную найдешь.

— Найду, обязательно найду, особенно если злость меня одолеет.

— А чего же злишься?

— Как не злиться! Офицер связи приказал ждать его, а сам не явился… бросил.

— Егорова! — позвал меня комэск — начальник связи фронта, генерал Королев спрашивал: вернулась ли ты с задания? Офицер связи, который летал с тобой, извиняется, что не смог предупредить тебя.

— Почему он меня бросил в Каларовке? — с гневом спросила я Булкина.

— Он не бросил, он догонял штаб армии на попутной машине, чтобы вручить командующему приказ штаба фронта об отступлении.

— Зачем вручать приказ об отступлении, когда армия уже давно отступила…

— Но он старался выполнить приказ и опоздал… А в штаб фронта вернулся. Он ведь извиняется перед тобой, — повторил комэск.

— Перед кем он извиняется, если еще не знает жива я или погибла…

Мне было больно и обидно. Подумалось — что же это за командир? И, наконец, мужчина ли он, если бросает женщину на смерть…

Ворюга

Нередко нам приходилось летать в штаб Юго-Западного фронта, который располагался в то время в Харькове. На Харьковском аэродроме была полная неразбериха. Одни самолеты садились, другие взлетали. По стоянке бродило много «безлошадных» летчиков, потерявших свои машины в боях, а то и без боев — мало ли побили наших машин прямо на аэродромах!..

Летчик Спирин прилетел в Харьков в штаб фронта с секретной почтой. Когда вернулся после сдачи пакетов, самолета на стоянке не было. Обегал он весь аэродром вдоль и поперек, а У-2 с хвостовым номером семь исчез. Спирин сообщил о своем горе в эскадрилью, и вот комэск послал меня со штурманом Иркутским на розыски пропавшего самолета. Мы облетели все аэродромы и посадочные площадки Южного и Юго-Западного фронтов, но самолета не нашли. Помню, прилетели на аэродром в город Чугуев голодные, злые. Решили разживиться какой-либо едой. Все эвакуируются, то и дело вражеский налет и бомбежка. На аэродроме в столовой без аттестата (а у нас его не было) хлеба даже не дали. Иркутский побежал по начальству, а я вернулась к самолету и, вижу, сидит в моей кабине майор, кричит: «Контакт», а другой тянет руками за винт, и, отбегая в сторону, вторит: «Есть контакт». Я обомлела, а потом вскочила на плоскость своего самолета и давай лупить кулаками майора, сидящего в кабине.

— Ворюга! Ворюга! Как не стыдно! — кричала я, а он повернулся ко мне лицом и так спокойно говорит: — Ну, что кричишь, как на базаре. Сказала бы по-человечески, что это твой самолет — мы уйдем искать другой «ничейный». А то раскричалась тут, еще и дерется… — Вылез он из кабины и пошел широкими шагами прочь от стоянки, а за ним посеменил второй майор. Мне почему-то стало жаль их…

В ходе отступления мы часто перебазировались, меняли площадки, выбирая около какого-нибудь леска или деревушки. Наши стоянки то и дело обстреливали, бомбили. Но, несмотря на трудности и лишения, связанные с отступлением, моральный дух эскадрильи майора Булкина оставался высоким.

— Полетите и посмотрите, чьи войска движутся по дорогам в этом районе, как-то приказал мне комэск и сделал отметку на карте.

Лететь днем на самолете из перкали да фанеры, когда и из простой винтовки могут сбить, не очень-то приятно. Однако приказ…

Войска на марше оказались нашими. Догадываюсь — выходят из окружения. Истощенные и измотанные, они несут на себе раненых, оружие. Увидев краснозвездный самолет, машут руками, пилотками, касками. Но что это? На колонну пикируют четыре «мессершмитта»! Впервые вижу я трассирующую нить огня. Бойцы попадали. Кое-кто побежал в сторону от дороги. Сделав несколько атак по колонне, фашисты набросились на мой самолет. Выручили меня тогда лесок и речка, петлявшая среди деревьев. Едва не касаясь колесами воды, я выписывала все ее изгибы, повороты. Маневр удался — немцы отстали.

Вернулась на аэродром, села, зарулила на стоянку. Механник Дронов, как всегда встретил восторженно, хотя почти после каждого моего вылета ему приходилось много заделывать пробоин, ремонтировать самолет и мотор, но он всегда ухитрялся подготовить к следующему вылету.

В нашей эскадрильи много было москвичей, да и немудрено, ведь она формировалась в Люберцах. Каждое утро нашим первым вопросом к радистам был:

— Ребята, что в столице?