Я Бога вывожу за скобки

И души бойцов в небо смерть уносила,

Как коршун уносит в когтях голубей.

А те, кто живыми на время остались,

К земле, как к последней защите, прижались.

Казалось, в атаку уже не поднять.

Но вот капитан приподнялся сначала,

И в «бога», и в «душу», и в «мать» прозвучало

(Надеюсь, понятно, какая там «мать») .

И с ним от земли поднялись еще в страхе

Все смертники этой рассветной атаки.

Им яростный крик смертный страх перебил.

Тот яростный крик, из корней непристойных,

Времен праславянских, язычески тёмных,

Подняться заставил, прибавил им сил.

И сотнею глоток был крик приумножен.

И в реве зверином уже был возможен

Рывок до окопов. И сделан рывок.

Рванул и боец, что молился до битвы.

Слова позабыв материнской молитвы,

Он тоже кричал, как кричать только мог. ..

История вышла там, впрочем, простая:

Ненормативная лексика злая

Бойцам помогла взять врага на распыл.

Погиб капитан, сквернословящий Бога.

Погиб и боец, что просил так немного.

Но тот, кто был свыше, обоих простил.

Май 2018 г.

РАССКАЗ ХУДОЖНИКА

1

Я храм рисую, «божие» чертоги,

В семнадцать лет не думая о Боге.

На акварель глядит прохожий люд.

Кто ни пройдёт – советы подают.

И лишь одна старушка поглядела

И вымолвила тихо: «Божье дело».

– Какое ж божье? Мастер храм тот строил.

– С молитвой строил, с Богом он не спорил.

– И я не спорю, невозможен спор,

С кем лично незнаком ты до сих пор.

– Невежа ты, но всё ж не будь глумлив, –

Сказала бабушка, меня перекрестив.

Я не нашелся, что сказать в ответ

И сдуру ляпнул: «Боженьке привет!».

2

Теперь, хотя прошло уже полвека,

Мне стыдно, что обидел человека,

Старушку ту. Как вспомню, так краснею:

Нехорошо я обошелся с нею.

А тот «привет» аукнулся потом,

Когда между лопаток в пьяной драке

Пырнули сына моего ножом.

И целый день его душа во мраке

Блуждала между небом и землёй,

А я возле врачей был сам не свой.

Был не в себе я. Потому на милость

Молился я, не зная и кому.

Безумье проникало в мозг, и длилась

Та мука долго. Думал я умру

От ужаса. И тяжкого исхода

Я ожидал. В то время как у входа

В халате белом появился он,

Кто для меня был вестник похорон.

« Привет», – сказал он, походя, коллегам

И мне кивнул. Я был белее снега.

Все нервы были как сплошной комок.

А он сказал всего одно: «Очнулся».

И, глядя на меня, лишь улыбнулся

И тут же сел, переступив порог.

«Кто это?». Мне сказали: «Это бог

В своем, конечно, деле – в хирургии.

Хотя, как это говорят другие,

Несчастный человек. Кто б думать мог,

У нашего хирурга сын бандит

Иль боевик – об этом ходят слухи:

Сыновние в крови по локоть руки.

И сын не то в бегах, не то сидит.

Его отец весь поседел от горя.

Он раньше спорил, а теперь не споря

Все делает по-своему тишком.

Пристанешь – отбоярится стишком

Иль поговоркой. И встает вопрос:

Он в шутку говорил или всерьез.

Но если он сказал, что будет жить,

То будет жить его больной, поверьте.

Полсотни человек он спас от смерти,

С десяток – смог он к жизни возвратить.

А сына вашего уже он точно спас.

У нас врачей на то наметан глаз:

Уж если вышел он, сказав «привет»,

То для печали больше места нет».

3

Прошло дней пять, и я сижу в гостях.

Сам напросился, обещав портрет.

Мы пили чай, когда вдруг в «Новостях»

Мужчину показали зрелых лет:

Убитый меткой пулей наповал,

Среди таких же мертвых он лежал.

Мне бросилось, конечно, сходство сразу

Убитого с хозяином квартиры.

Сын выполнял преступные приказы,

Сын рвался в полевые командиры.

Обличьем славянин, он был жесток,

Как только может быть жесток Восток.

Но для хозяина квартиры он был сын.

Отринутый и проклятый, но все же

Он был, наверно, всех ему дороже.

Ведь у него и сын-то был один,

Единственный…Заплакал он, бедняга.

Беззвучно слезы шли, лилась та влага

Дорожкою по линиям морщин,

Что очень редко видеть у мужчин,

Искусно скальпелем владеющих без страха.

Я тихо вышел, я не мог смотреть,

Как плакал бог районной хирургии.

Я не силен в делах драматургии,

Но здесь одновременно жизнь и смерть

Столкнулись в этом маленьком сюжете.

А потому подумал: всё на свете

Уравнивать судьба привыкла нам.

Подарит жизнь и тут же жизнь отнимет.

Подарит дар и тут же в горе кинет –

Добро и зло разделит пополам.

Добро и зло, а может быть, – возмездье?

Все дело в нем? И только дело в нем?

И пуля снайпера, подправив равновесье,

Прошла как раз между добром и злом?

И скальпель тоже резал посредине

Между добром и злом, добром и злом?

И руки мастера, зажатые в резине,

Им управляли заданным числом,

Заученным количеством движений,

Каким владеет медицины гений?

Не знаю. Бессознательно живя

По-прежнему не верую я в Бога.

Но каждый раз берет меня тревога,

Как вижу храм. И память теребя,

Я вспоминаю глупый детский спор,

Что не знаком я с Богом до сих пор.

Знаком. Я слезы Бога подглядел,

Но верить в Бога все ж не мой удел.

Ноябрь 2016 г.

ПАРАДОКСЫ РАЗУМА

Не вижу Бога я, и верю в Бесконечность,

И то лишь потому, что не могу познать.

Представить лишь могу, что есть на свете Вечность,

Которую нельзя и разумом объять.

И в этом что-то есть. И я гляжу с улыбкой

На церкви, на кресты, на весь церковный бред.

Не трогают меня молитвы, но вот скрипку,

Услышав, плачу я – в ней Вечности есть след.

Мне скрипка говорит о жизни нашей тленной,

Которая лишь миг в космическом веку;