Я, Богдан (Исповедь во славе)

* В "Хронике города Львова" перечислено все до нитки: "1. Выдано выкупа, который достался татарам, наличными - 16 тысяч золотых, в товарах 136 тысяч, в голубой шелковой материи - 91 тысяча, в полотнах - 11 тысяч, в одеждах разных - 4,3 тыс., в мехах - 4,8 тыс., в перце - 800 золотых, в сафьяне - 3 тыс., в серебре - 57,5 тыс., в золоте - 3,7 тыс., в кожухах и епанче - 60 золотых.

2. Хмельницкому на его особу талеров - 100, червонных золотых - 307, сережки бриллиантовые - 1,5 тыс., цепь золотая весом в 60 дукатов - 360 тысяч, крестик рубиновый - 150, ферезия соболиная - 2 тыс., дорогие кожи и шелка - 5,8 тыс., юфтевые шоры на коней - 300, ремень к переметным сумам 90.

3. Гловацкому - 100 талеров, 2 ремня - 150, рубиновые сережки - 150, червонных золотых - 90, две серебряно-золотистые сабли - 180, чекан серебряный - 36, будзиган - жезл старшинский серебряно-золотистый - 65.

4. Разным, как-то: татарину Парис-аге наличными и в драгоценностях 990 золотых; татарину Радоле - 300; татарину Рахману - 600; двум татаринам дали комиссары 200 дукатов; полковнику Чарноте - 510; Кривоносу - талеров 100; трем есаулам - 230; писарям - 390; хорунжим - 300; Захарке Казаку, оставшемуся с гарнизоном, - 230; попу, которого Хмельницкий первым в город прислал, - 280".

К этому описанию можно было бы добавить еще крик души купеческой (из записок львовского купца Андрея Чеховича) "Велика цена выкупа, тяжеленная глыба золота, но еще большая пасть лакомства поганского. Желудок чудовищнее, чем у страуса, жаднее пожирающий огонь похоти и ненасытной жажды, чем у саламандры, которая огнем питается. Что же делать с таким драконом? Как насытить такую пропасть!"

Может, были мы и ненасытными, жадными тогда. Но как же нам хватило бы этого невыносимого бремени? Или, может, это все оплатиться и окупиться?

Не корми коня кнутом, а корми зерном.

Скажут: многие умирали и не имели ничего, а ты послал сына в Чигирин с несколькими десятками возов, полных богатства. А я скажу: порой умереть проще и легче, чем жить.

Мои невыигранные битвы. О выигранных известно все. Кто любил всегда ставить свое войско так, чтобы ударить на две или и на три стороны, кто разбивал врага на походе, не давая сосредоточить силы. Кто умело использовал засады. Кто играл местностью, загоняя врага в тупик. Кто умело и нарочито провоцировал людские амбиции, и тогда все в его войске рвались наперегонки. Кто прославился тем, что не оставил на поле боя ни одного раненого, поэтому и верили ему, как родному отцу. Кто имел счастье битвы самой первой, и уже потом победы сами шли ему в руки? Кто умел напугать врага, обмануть, задурить голову, прикинуться простачком или же ошеломить стремительностью и высокомерием.

Перед битвами невыигранными беспомощно разводят руками. В особенности если силы неравны, когда перевес одной из сторон ошеломляюще велик, когда полководцу победа сама шла в руки, а он отвернулся и отступил, как будто подействовала на него какая-то неведомая высшая воля.

Никто никогда не поймет, почему я не стал брать Львов, еще более непостижимым будет мое стояние под Замостьем.

Я двинулся на Замостье из-под Львова, получив выкуп с города в деньгах и всяких ценностях, чтобы иметь возможность отпустить орду, - дело шло уже к близкой зиме и прокормить столько коней не было никакой возможности.

На Замостье я двинул свое огромное войско, идя по следу Вишневецкого, который там засел, и чтобы ближе стать к Варшаве, создавая необходимую мне опресию на шляхту при элекции короля. Обещал Кривоносу, что отдам ему его ненавистного врага Ярему, а сам где-то в глубине души ощущал чуть ли не такую же самую растревоженность, как и тогда, когда шел на Львов. Был я десятилетним хлопцем, когда умер хозяин и строитель Замостья великий канцлер и гетман Ян Замойский. Король Стефан Баторий любил говорить: "Я властвую над людом, а бог - над совестью". Гетман Замойский, наверное, властвовал и над совестью самого Батория.