Я - богиня на измене

— Почему улыбаешься? — шептали мне, сжимая лицо в моих руках и исступленно гладя. — Я спрашиваю, почему улыбаешься? Поверила?

Попробуй тут блаженно не улыбаться, когда впервые за долгое время тебе тепло, а нежные пальцы гладят по щекам. И мне, пожалуйста, пару поцелуев за вредность! Что-то внутри таяло, а я не верила, в то, что происходит… Я не верила ни в то, что это его руки гладят меня, его глаза смотрят на меня, затуманившись нежностью, не верила в то, что на моих плечах лежит его плащ, согревая меня после долгого озноба… Вот бывает такое, что ты так долго чего-то ждешь, а потом, когда оно случается, ты просто не веришь?

Ох! Сердце тревожно забилось, а моя рука погрузилась в его волосы, заставив меня простонать от наслаждения… Да! Как же я этого хотела… Я смотрела на свои пальцы и черный локоны, струящиеся сквозь них, и медленно умирала от восторга.

— Вот зачем ты так делаешь? — прошептали мне, обнимая меня за плечи. — Так нельзя делать…

Я с нежностью перебирала каждую прядь, раскладывала их и любовалась, чувствуя, как замирает мое сердце, когда мой тающий от восторга взгляд встречается с пронзительной синевой чужих глаз. С любовью я раскладывала волосы по его плечам, наслаждаясь тем, как они оттеняют бледность лица, а красиво очерченные губы приоткрываются, словно для поцелуя. Вот сейчас скажет какую-нибудь милую гадость. Послышался смешок, а меня отстранили, глядя с таким коварством, что внутри все стало негодовать. Пальцы и сердце требовали продолжение банкета, а совесть проснулась, глядя на мир сонными глазами: «Кто здесь?». «Никто, спи дальше!», — зашипела я на нее, а она снова свернулась и захрапела.

Хищная птица слетела с ветки и с клекотом взмыла над верхушками деревьев, делая большой круг над лесом, пока ее хозяин провожал ее взглядом. Он повернулся ко мне, а его зрачок моментально расширился, поглощая радужку, на его лице мелькнула тень улыбки.

— Да, да, идиот, Гвиневра именно в том медведе, просто он не сознается, — с усмешкой заметил Мордред, глядя странными глазами куда-то в пустоту. Внезапно его лицо озарила хищная улыбка, а где-то над нами послышался крик птицы. — Попался!

Прямо мне в ноги шлепнулось что-то пушистое и дохленькое. На траве лежал серенький зайчик, вызывая у меня жалобное дрожание губ.

— Я имел в виду, разведем костер и приготовим, а не разведем сопли и похороним… — усмехнулся Мордред, а гордая птица присела на ветку. Я чувствовала безграничную жалость к снулому пушистику. — Судьба у него такая…

— Надо его похоронить, — заметила я, понимая, что совесть победила голод. Ну не могу… — Я не ем пушистиков… Я ем только коров, свиней…

Глаза птицы было сложно описать словами. Я мысленно представляла, как бедное пернатое выбиваясь из сил тащит мычащую буренку над лесом.

—Я так понимаю, что заяц у нас — священное животное, — с усмешкой заметил Мордред, после того, как я потребовала похоронить его. Через двадцать минут панихиды по зайцу с выкапыванием ему мечом могилы, на меня косо смотрела даже лошадь.

— Я его совсем не знала, — всхлипнула я, присыпая зайца земелькой.

— И узнавать поближе отказалась, — вставила одна красивая язва, пока я смотрела на ямку.

— Поэтому даже не знаю, что сказать, — мрачно отозвалась я, обиженно сопя в сторону охотника и засыпая тело зайца земелькой и поглядывая на грибы, спрятавшиеся под деревом.

— Что-то мне подсказывает, что ты был очень вкусным зайцем… И отлично жарился бы на огне до хрустящей корочки, — вставил язвительный голос за моей безутешной спиной.

— Не надо обижать братьев наших меньших и неразумных! — перебила я, чувствуя, как желудок начинает срочно требовать эксгумации зайца и хрустящей корочки.

— Ланцелоту было бы приятно это слышать, -согласился Мордред, уходя в лес. Конь остался? Значит, вернется. Я сидела рядом с холмиком и боролась с желанием стать Ларой Крофт расхитительницей заячьих гробниц, осквернительницей грибниц. Через минут десять я увидела знакомую фигуру, а потом обомлела, видя перепачканные в крови пальцы, прижатые к груди.

— Что случилось? — я бросилась к нему, перепугавшись ни на шутку. — Покажи… Не молчи… Тихо, тихо… Кто посмел? Как?

На меня смотрели страдальческим взглядом, а между пальцев стекала алая кровь.

— Покажи... — прошептала я, чувствуя, как дрожат губы. — Мой хороший… Я сейчас что-нибудь придумаю…

И тут я увидела, как страдальческое лицо озаряется дьявольской улыбкой, окровавленная рука раскрывается, а на ней…

— Вот ты… хм… Ланцелот! — выругалась я, видя ягоды на ладони, пустившие рубиново-алый сок по пальцам. — Ненавижу тебя! Убью! Сейчас зайцу будет не одиноко!

Пока я возмущалась, мне протянули полную горсть ягод. Желудок жалобно заурчал, а я поняла, что сначала поем, слегка наберусь сил, а потом придушу!

Ягоды были сладкими и сочными, а я с наслаждением брала их с протянутой руки, постанывая от удовольствия. Когда я доела последнюю, стало понятно, что душить мне как-то перехотелось. Мой желудок обиделся на меня, требуя сатисфакции с майонезиком за то, что его раздразнили. Пока кто-то сливал на руки из бурдюка, я облизывала губы.