Я больше не бельгийская принцесса

День был солнечный и в меру жаркий. На террасе за столом сидели Марк и Мод. Франсуа стоял рядом с бутылкой розового вина в руках, готовясь разливать. Стефан общался с Лаской – нашей собакой, которую мы взяли в приюте для брошенных животных, пару месяцев назад, а Сэм пыталась разговаривать с Сашей, раскачивающимся на качелях. Я поздоровалась со всеми и поставила поднос на стол. Франсуа попытался поцеловать меня, попал в ухо, отчего в голове загудело, и поднял бокал, обозначив, что апперетив начался.

Как же я не люблю эти апперетивы, которые переходят в обед, а потом в дежестив, а это значит, что с 12 часов дня и до шести, а то и восьми часов вечера, все торчат у тебя дома. Разговаривать при этом не о чем. Остается только напиваться, впадать в бессознательное состояние и ждать конца этого удивительно интересного дня. Хорошо, что готовить особенно ничего не нужно. Мясо и колбаски, которые Франсуа вчера купил, жарятся на мангале. С меня только – закуски. Креветки готовые уже, соусы тоже, сельдерей и морковка – вот моя работа на сегодня. Ну и посуду собрать со стола.

– Daria, – обратилась ко мне Мод, – comment ca va?

– Спасибо, все хорошо, – ответила я и замолчала. Обычно на такой вопрос обязательно нужно ответить «спасибо, все хорошо, а у тебя?». Но мне из вредности не хотелось спрашивать эту зануду-лошадницу о ее делах. Эта Мод – жутко противная и высокомерная бабища. Ей тридцать два, она работает в банке операционисткой, а все свободное время проводит в конюшне. Она не хочет иметь детей, потому что, как она всегда рассказывает, воспитала и отдала лучшие годы сыну Марка, своего мужа. Марк же мечтал о детях и когда поднапивался на подобных вот встречах с друзьями, поднимал тему деторождения, чем выводил Мод из себя. Честно говоря, я не понимаю, как можно не хотеть иметь детей. По-моему, это неестественно. Но, видно, каждому свое.

Но противная она не только потому, что не хочет становиться матерью, даже совсем не поэтому. Противная она, потому что презирает людей. Вот меня, в частности. И всем своим видом показывает это. А презирает она меня, потому что я – русская и потому что «понаехала». Серьезно, она в первую же нашу встречу мне это сообщила. За лучшей жизнью, говорит, приехала, знаем мы таких, мол, много вас тут, нахлебников, приезжаете, а налогоплательщики за вас платят, а вы, мол, на пособие живете и ничего не делаете. Я тогда попыталась ей возразить, что приехала я к мужу, что лучшей жизни не искала, просто встретила человека, что дома у меня была прекрасная работа на телевидении, что у меня высшее образование, что я уже нашла работу в этой чудесной стране и что никто не платит мне никакого пособия. Но она осталась при своем мнении.

В общем, не стала я поддерживать беседу с Мод и тут же поймала на себе взгляд мужа, который выражал недовольство. Я ответила ему глазами, мол, не обязана я болтать и отвернулась.

Франсуа же поинтересовался у Мод о ее жизни вместо меня. Она живо принялась рассказывать. Что-то про своих лошадей, про соревнования, в которых она принимала участие. Я особо не слушала. Я наблюдала за Сашей и Сэм. Они все еще разговаривали у качелей. Сэм махала руками, объясняя что-то мальчику, Саша смотрел на нее во все глаза и явно не понимал, о чем это она. До меня долетали какие-то обрывки фраз, что-то про обезьян, по-моему, пыталась рассказать Сэм ребенку. Во всяком случае, я явно слышала слово «monkey» . Скоро Сэм надоело разговаривать с Сашей и она пришла к столу, Саша тоже слез с качелей, прибежал ко мне, забрался на колени.

– Сэм мне рассказала, что у них в Таиланде обезьян держат в клетках, – объявил Саша.

– В зоопарке, наверное, – ответила я, – или, может, дома держит кто-то.

– Нет, когда они себя плохо ведут, ну обезьяны, тогда их ловят полицейские и сажают в клетки, так она сказала.

Я кивнула. А что, кто их там знает, может, так оно и есть.

Стэфан услышал наш разговор с Сашей и принялся гоготать.

– Нет, не про обезьян речь была, – объяснил он, давясь смехом, – это Сэм ему про тюрьму рассказывала. «monkey» – это у нее тюрьма.

Тут, услышав знакомое слово, встрепенулась Сэм.

– Ес, ес, бэд мен ми манки, – сообщила она и вцепилась обеими руками в невидимые прутья, изображая, что она за решеткой.

Мы с Сашей переглянулись. А Стэфан объяснил нам, что Сэм называет тюрьму обезьянником и хотела, видно, наказать Саше вести себя хорошо, чтобы никогда не попадаться полицейским.

– Она очень любит детей, – подытожил Стэфан, встал из-за стола и пошел к Марку и Франсуа, которые вертели на мангале колбаски.

– Сэм сказала, что меня посадят в тюрьму? – встревоженно спросил меня Саша.

– Нет, – резко ответила я, – ты же не в Таиланде, да и на обезьяну не похож.

Саша со мной согласился.