Я больше тебе не враг (СИ)

От его тона холодного и даже как будто брезгливого меня еще сильнее душит обида. Я чувствую себя никчёмной, использованной и дешевой.

— Ты…

— Я, дорогая я. А теперь скидывай барахло, я посмотреть хочу.

Я упираюсь, смотрю на него по-волчьи, отказываясь подчиняться:

— Ты меня миллион раз видел. Или думаешь что-то новое появилась? Третья грудь выросла?

Ухмыляется. Так недобро и хищно, что мороз по коже. И одной единственной фразой выбивает землю у меня из-под ног:

— Твоя грудь меня мало интересует…а вот беременный живот это да…это крайне интересно.

И все.

Меня будто парализует. Замираю под его взглядом, до боли вцепившись в низ растянутой футболки, не дышу, не моргаю, не шевелюсь.

— Я не понимаю, о чем ты.

Ухмылка становится шире:

— Серьезно? — неспешно поднимается из-за стола, а я пячусь и спустя три шага упираюсь спиной в дверь. Пытаюсь нащупать ручку, но не могу. Пальцы не слушаются.

А бывший муж приближается. Неспешно, заправив руки в карманы, не отводя от меня взгляда.

— Максим, — горло сводит спазмом. Я не могу найти нужных слов, не помню, как говорить, в голове гремит только одно «он знает!».

Кирсанов останавливается рядом. Слишком близко, но мне больше некуда сдвигаться. Рука, так и не нащупав дверную, ручку обессиленной плетью падает вдоль тела.

— Думала, сумеешь скрыть?

Сжимаюсь, а Макс по-хозяйски, не спрашивая и пресекая любые возражения, кладет руку мне на живот.

У него жесткая, горячая пятерня, которая обжигает даже сквозь ткань. В простом прикосновении нет ни ласки, ни трепета, только жесткое желание убедиться и подчинить.

Не давит, но прижимается крепко.

— Тверже, чем обычно. Плотный.

Я закрываю глаза, чтобы он не смог увидеть то, что ему не надо. То, что я никогда ему не покажу.

Я столько раз представляла себе этот момент. Столько бессонных ночей провела, фантазируя о том, как бы он отреагировал, если бы мы по-прежнему были вместе. Он наверняка был бы рад. Улыбнулся бы как мальчишка, уткнулся бы носом в живот и прошептал «Таська, а так счастлив. Спасибо, маленькая»

Он был бы тем мужем, который посреди ночи ворчит, но собирается и едет в магазин, потому что невыносимая беременная жена срочно захотела клубники под чесночным соусом, утку по пекинский и мороженого.

Это все могло бы быть правдой…в другой жизни. А в той, что сейчас Кирсанов стоял рядом, не произнося ни слова, и его рука на моем животе каменела.

— Откуда ты узнал? — по щекам бегут слезы, но я не пытаюсь из сдержать, у меня на это нет сил. Выжата, как лимон, выпотрошена, — как догадался?

— Догадался? — снова усмешка, от которой немеют ноги, — Змея твоя рассказала.

— Змея? — я сначала не понимаю, о чем он, но потом будто молнией пронзает, — ты нашел Алексу?!

— А чего ее искать? Сама пожаловала.

— Но…как… она не могла…не должна была…

— После вашей переписки она не могла усидеть и примчалась спасать подругу. Слишком уж ты бледной и несчастной выглядела.

Я с трудом перевожу дыхание:

— Ты специально оставил телефон… знал, что я им воспользуюсь?

Макс невозмутимо жмет плечами.

Обыграл! Обвел вокруг пальца! А я, дура, повелась! И даже то, что не в себе была после болезни не может служить оправданием! Если бы не та переписка, Алекса бы сидела в безопасности, а бывший муж ничего бы не узнал про ребенка.

— Где она?

— В прекрасном месте.

— Что ты с ней сделал?

— Без комментариев. — Он непробиваем, как обломок льда.

Его рука все еще на моем животе. Я пытаюсь отстраниться, сползти в бок, но не выходит. От моих жалких попыток сбежать, его глаза лишь хищно прищуриваются.

— Отпусти, — хватаюсь за запястье и все-таки отпихиваю его от себя, — не тронь меня!

От отступает, но выражение лица, такое, что становится не по себе:

— Срок.

— Ты не имеешь отношения к этой беременности.

Раздраженно отмахивается от моих последних слов, на корню обрывая возможность соврать, и повторяет вопрос:

— Какой срок? Не трать мое время на выяснение столько простого вопроса.

Я сдаюсь:

— Одиннадцать недель.

Кирсанов замирает, подняв взгляд к потолку, явно считает, потом удовлетворенно кивает.

— Значит забеременела еще до того, как начала мне всякое говнище подливать. Это хорошо.

Его «хорошо» мне совсем не понравилось. Особенно то, каким деловым каким это было произнесено.

— Хорошо?

— Сын или дочь родятся здоровыми.

У меня холодеет ладони:

— И что потом?

Бывший муж смотрит на меня в упор и произносит без единой эмоции:

— Ты же знаешь, — в глазах ноль сомнений, — я не оставлю его или ее с тобой.

***

— Кирсанов, это не смешно.

— Я разве смеюсь? Ты видишь мою улыбку?

Я вижу демона, который говорит и делает именно то, чего я боялась.

— У тебя ничего не выйдет.

— Серьезно? — смотрит на меня снисходительно, как на наивную дуру, решавшую покачать права, — Ты задолжала мне, дорогая бывшая жена. Очень сильно задолжала, и прекрасно это знаешь. А возвращать долги не чем.

Речь не о деньгах, и я это прекрасно понимаю. Ему вообще насрать на деньги, он решил наказать по-другому, забрать то, что у меня осталось от прежней жизни, от нас.