Я буду летать! Первая русская женщина-летчица Зинаида Кокорина

Шел тысяча девятьсот сороковой год. Всеволод учился в десятом классе, окончил школу в июне 1941. Война. Сразу был мобилизован в армию, приехать домой попрощаться не смог. Окончив курсы младших командиров, попал на фронт, но вскоре был тяжело ранен и демобилизован.

Он очень недолго оставался с нами в селе: звала в дорогу мечта об институте. Институте конкретном – театральном. С детства бредил ГИТИС’ом. Актерский факультет теперь был для него закрыт: ранение сделало правую руку по существу неподвижной, искалеченная левая с трудом справлялась с элементарными бытовыми нагрузками. Всю дальнейшую жизнь он упорными тренировками возвращал жизнь своим рукам (и многого добился!), но пока… Он поступил в ГИТИС на театроведческий факультет, разыскав институт, эвакуированный в годы войны в Томск. С тех пор началась его самостоятельная жизнь. Помогать ему у меня по существу не было возможности.

Портрет 1939 года

После окончания института Всеволод работал на радио в Чите – редактором в музыкальном отделе и жил совершенно самостоятельно. Женился. Переехал с семьей в Ленинград, где жил и работал до конца жизни (1983 год) заведующим музыкальным отделом Ленинградского радио.

Виделись мы редко, но добрые дружеские отношения были неизменными и сохранились с его семьей и до сих пор.

Я же осталась на долгие годы жить с дочерью и работать в сельских школах Киргизии. Правда, отсутствие документов и тот факт, что я была репрессирована и так и не восстановлена в партии, очень осложняли мою жизнь. Сначала меня ежегодно переводили из одного села в другое, такое же маленькое. Кстати, для человека, у которого не было ни кола, ни двора, в войну это оказалось спасением. Тут давали какое-никакое жилье и знаменитые «шесть соток», где росли самые необходимые и урожайные овощи – картошка и кукуруза. Из кукурузы (задолго до ее активного внедрения Н. С. Хрущевым!) на ручной мельнице (между двух плоских камней) «вымалывали» крупу и даже муку. Правда, жилье для директора было не очень комфортабельным. Помню однокомнатный домик с земляным полом и без электричества. Или другой – с полом и даже с электричеством. Но эта постройка, принадлежавшая сельсовету и потому не имевшая хозяина, расположенная в центре базарной площади и прежде имевшая какое-то целевое назначение, по существу не имела стен – только сплошные окна. Для того, чтобы как-то закрыть их, имелся один старый дырявый ковер. Все остальное надо было завешивать газетами. Звукопроницаемость такого жилища была соответствующей. Вот почему каждый переезд связывался с робкими надеждами: а вдруг будет что-то получше?

Но работа была серьезной и благодарной. Ребята хотели учиться. Очень хотели. Не было книг – они запоминали и повторяли сказанное учителем. Не было тетрадей – они сшивали их из старых газет, тщательно разыскиваемых и оберегаемых. Долгие часы варилась-выпаривалась красная свекла, становясь чернилами.

Почти в каждой школе не хватало учителей-предметников, особенно почему-то преподавателей иностранного языка. Помню, в нашей школе уговорили вести немецкий язык учителя физкультуры. Он тщательно готовился по школьным учебникам, а накануне урока прежде всего повторял материал, который был задан ученикам.

Я преподавала историю, дополнительно – русский язык и литературу. Работа отнимала много времени и сил, но приносила большое удовлетворение. Выбор профессии учителя оказался вполне оправданным. Общение с учениками несомненно взаимно обогащало нас. Иногда, очень редко, рассказывая ребятам о Гражданской войне и рождении Красной Армии, я говорила о Качинской летной школе «пользуясь служебным положением» и отсутствием учебников. Естественно, не о себе. Реакция ребят была очень живой и заинтересованной.

Средняя школа, п. Чолпон-Ата, Киргизия

Коллектив преподавателей школы п. Чолпон-Ата, 1947 г.

З. П. Кокорина с учащимися 7 класса школы п. Чолпон-Ата, 1947 г.

Многого требовало и поддержание необходимого минимума материального положения семьи. Помимо работы на огороде, директор школы «держала» коз, заготавливала летом необходимое сено и сушила для них ветви деревьев. Уходили вдаль, затягивались романтической дымкой незабываемые образы Качинской летной школы и предельно трудные, но полные работой творческой, созидательной в школе Хабаровской, воспитавшей предвоенное поколение советской авиации. О Зинаиде Кокориной летчице не знал никто. Я, естественно, не говорила. И только очень редко, на уроках истории, рассказывая о Первой мировой и Гражданской войне, о становлении Красной Армии я позволяла себе рассказывать ребятам о Первой летной школе – Качинской. Не о себе. Слушали они очень заинтересованно. И, не скрою, я получала от этого большое удовольствие.