Я буду любить тебя вечно

– А ты приглядись! Парень он богатый и щедрый. К тому же холостой. Девок, правда, любит, да. А кто ж не любит? – И Смирновитский рассмеялся. – Нет, я серьезно. Смотри, как пялится на тебя, глаз не сводит! Ты же… одна сейчас? В смысле – без Леши?

Милочка кивнула:

– Одна.

– Ну и я о том же! Хороший мужик, не пожалеешь. Не женится – так обеспечит. Попасть к Парвизу в любовницы каждая была бы не против! А здесь – тепленький просто! Возьмешь голыми, без рукавиц. Да и вообще – восточный принц, они все не жадные. Говорят, что там, дома, чуть ли не прииски нефтяные. Кто знает – может, и правда? А денег навалом. Не на зарплату живет – это видно. На брак не рассчитывай, а вот на все остальное… Женятся они только на своих, ты ж понимаешь.

На своих… Она, Милочка, нигде не была «своей» – ни в поселке при камволке, ни в Серегиной компании. Ни в Доме моделей. Ни в квартире Алексея Божко. Ни даже здесь, на роскошной даче. И для богатого Парвиза она не своя.

Милочка растерялась, но призадумалась: «Надо подумать о будущем, хотя так неохота!»

На следующий день уезжали вместе – она и Парвиз Патруди.

Желающих прыгнуть в его «Мерседес» и долететь до Москвы было много. Но хозяин перламутрового красавца страждущих тут же отсек и открыл переднюю дверцу перед Милочкой. Чуть поклонился – еле заметно – и подал руку.

Роман их развивался неспешно – Парвиз Патруди ни на чем не настаивал. Звонил через день, был ненавязчив и крайне предупредителен. Присылал водителя с корзинами белых роз и продуктовыми пакетами из заветной валютной «Березки». Милочка растерянно перебирала красивые баночки, расставляла розы по банкам – вазы у нее не было – и… Мечтала. О чем? О любви. В двадцать пять еще можно мечтать о любви.

Парвиз оказался хорошим любовником и нежным, внимательным партнером. Ей было с ним хорошо. Он был заботливым и хозяйственным, увидев ее квартирку, брезгливо скривился – такая королева и в таком кошмаре? Предложил снять жилье приличнее – Милочка отказалась.

Не торопилась – едем медленно и осторожно. Тише едешь, как известно… Без ненужных и суетных остановок – так ближе к цели.

Рассказала все Алексею. Тот задумался.

– Нет, дорогая. Так все неплохо, да. Но тебе надо замуж. А эта связь – потеря времени, только и всего. Ты же знаешь, на тебе он не женится. Решать тебе, но я бы подумал.

«Он бы подумал! – разозлилась Милочка. – Вот бы и подумал на досуге, а то все горазды советовать».

К матери Милочка ездила редко – по-прежнему завозила продукты, подкидывала деньжат. Видела, как та постарела и одряхлела.

Жизнь ее крутилась вокруг телевизора – подарка дочери. Она его выключала только на ночь, смотрела все подряд, без перерыва. И еще была в курсе всех кухонных сплетен. В бараке ничего не менялось – только умирали старики, и в их комнаты заселяли жильцов помоложе. И по-прежнему на плите пыхтели баки с постельным бельем, кастрюли с кислыми щами и огромные сковороды с жареной картошкой. По-прежнему до ветру бегали во двор, тускло горела лампочка в темном коридоре, соседки вяло перебрехивались и поносили пьющих мужей.

Когда она заходила в барак – нарядная, свежая, душистая, молодая, – ей казалось, что она снова попала в преисподнюю. Быстро проскакивала в их с матерью комнату и плотно закрывала дверь – дышать этим, нюхать это и слышать было невыносимо.

Мать радовалась ей и тут же принималась плакать. Садилась рядом, любовалась дочкой и все норовила к ней прикоснуться – к такой красивой, ароматной, неземной.

Однажды осмелилась.

– Доченька! А замуж-то не предлагают? Годы же ведь! – робко добавила мать. – Ребеночка бы надо!

Милочка дернулась:

– Когда предложат, доложу, не беспокойся!

Про ребеночка пропустила – что здесь ответить?

Только спустя минуту добавила:

– Ты, мам, мне такой судьбы не желай – замуж, ребеночек. У меня будет все по-другому, поняла? Совсем по-другому! Я не хочу прожить жизнь так, как все. Как ты, например!

– А как? – тихо спросила мать. – По-другому ведь не бывает! Для женской-то доли? Все ведь одинаково, Мил! Ну или почти…

– Нет, мама! – недобро рассмеялась дочь. – Совсем не у всех одинаково, ты мне поверь! Да и потом, с твоим ли опытом мне что-то советовать? Знаешь, что для меня самое страшное? – Милочка замолчала и посмотрела на мать. – Прожить свою жизнь так, как ты прожила свою.

Свершилось! Под Новый год, тридцать первого, Парвиз заявился к ней с утра – торжественно-нарядный, в шикарном темно-синем костюме с искрой, в белоснежной рубашке и в галстуке. В руках, как всегда, роскошный букет белых роз. Сели на кухне, Милочка приготовила кофе. Кофе приносил тоже он – ароматный и маслянистый, с родины, здесь такого нет. Милочка молола его в ручной мельнице черт-те какого года – облезшей, с почерневшей от времени деревянной ручкой. Она называла ее шарманкой. Но электрических кофемолок Парвиз Патруди не признавал. Милочке же все это казалось полной глупостью – какие-то капризы. Какая разница? Но он тут же чувствовал, что кофе, который любил крепким, черного цвета и только без сахара, приготовлен не так, как положено, и уличал ее во лжи.