Я буду любить тебя вечно

Милочка остолбенела. Немного придя в себя, подумала: «Вот, оказывается, на какие суммы там ведется счет и что принято дарить у богатых людей на свадьбу. Сколько же у них этих денег, если на свадьбу возможны такие подарки?» И еще – и у нее теперь будет так? У нее, у Ивановой Милы, родившейся в сыром бараке? Пять лет ходившей в стоптанных туфлях? Ожидающей вечной милости от знакомых? Даже подумать-то страшно.

В тот вечер она слегка перебрала – ела мало, а пила много. Парвиз посмеивался и разводил руками, ловя взгляды своих коллег. Понимал, о чем они думают: взять в жены русскую? Огромный риск. Кто знает, что у них в голове? Да, хороша. Молода и свежа. И все-таки… Риск. Никогда она не станет своей. Никогда не примет обычаев. Никогда не поймет.

Со стороны невесты был только Алексей Божко, представленный как лучший и самый верный друг. Впрочем, это была чистая правда.

Мать Милочка на свадьбу не пригласила. Слишком хлопотно – привезти, устроить на ночь, отвезти обратно. Да и зачем? Человек нездоровый, немолодой – а тут очень много волнений. Муж не понял ее и вздохнул – ну, дело, конечно, твое, только странно все это.

После банкета шофер отвез в поселок большую коробку с гостинцами – салаты, мясо, овощи, фрукты. Идея была, конечно, новоявленного мужа и зятя.

Мать горячо благодарила смущенного шофера и все норовила засунуть ему мятый рубль. Водитель Мустафа, молодой красавец из маленькой деревни Кафтун, что на севере Ливана, воспитанный в уважении к старым обычаям и к родне, а тем более – к родне пожилой, отчаянно краснел и в ужасе бросился вниз по лестнице. «Странные люди, – бормотал он. – Это же родня Парвиза, теща! И пытается дать мне денег, отблагодарить? Позор, да и только! Странные они, эти русские, честное слово».

* * *

Квартира, куда Парвиз Патруди привез молодую жену, по его меркам была довольно скромной – три комнаты, кухня и ванная. Конечно, за долгое время жизни в столице он постарался убрать всю казенщину – привез красивую мебель, огромный серебристый холодильник, кухонную технику и прочие, неведомые советскому человеку блага и удобства.

После Маринкиной конуры Милочка наконец выдохнула – здесь, в ее новом и вполне законном доме, куда она вошла хозяйкой, ей нравилось все. Здесь не было запахов старой мебели, помойки из окна, дешевой еды и вечного запаха жареной рыбы, доносящегося из соседней квартиры. Здесь вообще хорошо пахло – Милочка была чувствительна к запахам, ее всегда оскорбляли запахи дешевой советской жизни.

Так началась ее замужняя жизнь.

Муж уходил на работу, а Милочка долго, до полудня, спала. Куда торопиться? Просыпалась медленно и неохотно, неспешно пила кофе и смотрела в окно, новый пейзаж за окном теперь ее устраивал. Там, за окном, монотонно шумела и шуршала шинами машин просторная Смоленская площадь.

Ужинали обычно в ресторане или в гостях – знакомых и приятелей у Парвиза было полно – пол-Москвы. Ходили в театр, на балет, оперу – муж был горячим поклонником искусства.

Днем Милочке делать было нечего – гулять она не любила, в магазинах было пусто и скучно. Книги не читала – тоска. Телевизор? Да и там один бред – успехи литейщиков и ткачих, закрома родины, полные добра. Только где это добро? Непонятно.

Муж, человек восточный, обожал рынок – в субботу ехали на Центральный, и там он вовсю давал себе разгуляться – с восточным размахом и уважением к хорошим продуктам.

Он получал от этого удовольствие, а Милочка скучала.

– Учи хотя бы английский! – уговаривал муж. – Арабский ты, понятно, не выучишь. Да и ни к чему. Но английский знать надо – весь мир говорит на английском.

А ей не хотелось. Нудно и скучно – учиться она никогда не любила.

Муж пригласил преподавателя – Милочка вяло сопротивлялась, но сдалась. Куда было деться? Домашних заданий не делала, на уроке откровенно зевала, и успехов у нее не наблюдалось, о чем преподаватель, человек ответственный, сообщил ее мужу.

Парвиз раздраженно отчитал жену:

– Странная ты! Вот все же на блюдечке! А тебе ничего и не надо! – Расстроился, а потом отступил. – Ну дело твое.

Жила Милочка как в полусне, в фильме с замедленной съемкой.

К мужу она относилась терпимо. Если бы ее спросили, любит ли она его, счастлива ли она, она бы растерялась. Любовь? Вы о чем? Хороший ли человек ее муж? Да, безусловно. Хорошо ли он относится к ней? Конечно же да! Довольна ли она своей жизнью? Да, очень довольна. Но в ее сердце было по-прежнему пусто. Пусто и холодно, словно в выстуженной и абсолютно пустой, нежилой комнате. Холод, сквозняк. Темнота.

Никого она не любила. Ни замечательного и любящего мужа, заботливого и нежного. Ни чудесного, верного и хлопотливого бывшего любовника Алексея Божко, сделавшего для нее ой как немало.

За свои почти тридцать лет (скоро, скоро! Ох, как же время бежит! Просто становится страшно) она никого не любила.