Я буду любить тебя...

Внутри палисада перевес был на стороне англичан. Из двадцати с лишним индейцев, отрезанных от своих собратьев и запертых в смертельной ловушке, по меньшей мере половина была уже убита: их либо пронзили шпагами и пиками, либо застрелили из мушкетов, которые теперь хватало времени заряжать. Остальные, окруженные со всех сторон, прижатые к стенке, тоже быстро находили свой конец. Против нас у них не было ни шанса, а брать пленных мы не собирались, так что это была самая настоящая бойня, но первыми резню начали они. Они сражались с мужеством отчаяния, то и дело бросаясь вперед и стараясь достать нас своими томагавками и ножами. Причем все это время они переговаривались и смеялись, выкрикивали Бог весть какие похвальбы и насмешки в адрес англичан и восхваляли счастливые охотничьи угодья, в которые они попадут после смерти. Надо отдать им должное: те, кого мы убили в тот день, были настоящие храбрецы.

Наконец остался один лишь вожак. На нем не было ни царапины, хотя он много раз пытался схватиться с кем-нибудь из нас и, сражаясь, умереть вместе со своими собратьями. Он был прижат к стенке, а из стоящих перед ним полукругом англичан почти все были старые солдаты и должностные лица колонии, дворяне, прибывшие в Виргинию самое позднее с сэром Томасом Дэйлом: Ролф, Уэст, Уинн и другие. Все мы отлично владели шпагой. Когда он в отчаянии бросался на нас, мы удерживали его на расстоянии клинка, и в конце концов Уэст выбил из его смуглой руки нож, и тот, вертясь, улетел за палисад. Кто-то крикнул тем, кто целился в него из мушкетов, чтоб не стреляли.

Увидев, что из всех воинов в живых остался он один, он отступил к стене, выпрямился во весь рост и сложил руки на груди. Возможно, он думал, что мы сейчас пристрелим его, а возможно, считал себя нашим пленником и полагал, что мы станем показывать его зевакам и новым поселенцам, которые прибывали на кораблях.

Шум между тем стих, и мы, живые и одержавшие победу, стояли и смотрели на мертвые тела побежденных, лежавшие у наших ног и за воротами, и на перешейке, на котором не осталось ни одного живого врага.

Наши сердца говорили нам, и говорили без обмана, что мы преподали индейцам хороший урок, и они более никогда не нападут на Джеймстаун. А потом мы вновь посмотрели на того, чью жизнь пощадили.

Он встретил наши взгляды с высоко поднятой головой и сложенными на груди руками, прижавшись спиной к стене. Многие из нас помнили, как он, гордый подросток, вместе со своей сестрой впервые пришел из леса, чтобы увидеть английскую деревню и ее чудеса. В тот давний летний день мы от нечего делать окружили его на лужайке у форта и называли его «ваше королевское высочество», смеясь своему остроумию и в то же время любуясь его гордым духом и манерой держаться. Уже тогда было видно, что из него выйдет великолепный мужчина.

Все здесь помнили, каким он был тогда, и все знали историю, которую я рассказал вчера вечером.

Не говоря ни слова, мы все как один отошли назад, и полукруг превратился в прямую линию, открыв широкий проход к распахнутым воротам. Помню, ветер к тому времени уже стих, и все было согрето солнцем и объято покоем: и песок, и грубо обтесанные колья палисада, и маленькая полоска нежно-зеленой травы, поперек которой лежала рука мертвеца. Зазвонили церковные колокола.

Индеец, от которого мы отступили, чтобы дать ему путь к жизни и свободе, посмотрел на опущенные стальные клинки, на открытые ворота и на стоящий на той стороне перешейка лес и все понял. Целую минуту он ждал, неподвижный и величественный, как прекрасная бронзовая статуя. Затем вышел из тени, которую отбрасывала стена палисада, и, пройдя мимо нас, вышел на солнце, которое позолотило орлиное перо, воткнутое в узел волос, оставленный на его бритой голове. Его взгляд был устремлен на лес, при этом ни один мускул не дрогнул на его безмятежно спокойном лице. Он прошел мимо груды мертвых тел и мимо длинной шеренги живых, которые смотрели на него, не говоря ни слова, миновал ворота и вступил на перешеек. Он шел медленно, как бы давая нам возможность пожалеть о своем милосердии и застрелить его, и горделиво, как и подобает сыну короля. Все это время единственным звуком, доносящимся до наших ушей, был звон церковных колоколов, возвещающий наше спасение. Нантокуас дошел до тени деревьев на том берегу реки: мгновение — и он скрылся в лесу.

Мы вложили шпаги в ножны и выслушали речь губернатора, краткую и искреннюю, в которой он благодарил всех и отмечал заслуги того или иного защитника палисада, а затем принялись за работу. Надо было убрать мертвые тела, навести в городе порядок, определить, какую политику мы станем теперь проводить, а также решить, как добраться до выживших на плантациях вверх и вниз по течению Джеймса и как им помочь.