Я буду любить тебя...

Время от времени в Джеймстаун приходили корабли, но то были небольшие суденышки. Большинство из них покинуло Англию еще до отплытия «Санта-Тересы», остальные принадлежали купцам, покупающим в Виргинии бочарную клепку и древесину американского лавра и не осведомленным о том, что происходит при дворе. Только «Морской цветок», вышедший из Лондона через две недели после «Санта-Тересы» и надолго задержанный в пути встречными ветрами, привез письмо от помощника казначея Компании, адресованное губернатору и Совету колонии. Его содержание я узнал от Ролфа. В нем говорилось о том, сколько шума наделал при дворе внезапный отъезд королевского фаворита. «Никто не знает, куда он исчез. Король стал мрачен; поговаривают, что Тайный совет так же теряется в догадках, как и все прочие. Милорд Бэкингем не говорит ничего, но число его приверженцев, несколько сократившееся за последние месяцы, умножилось настолько, что приемные его милости не могут вместить толпы тех, кто является засвидетельствовать ему свое почтение. Одни утверждают, что лорд Карнэл бежал из королевства, чтобы избежать заключения в Тауэр; другие — что король послал его с миссией в Испанию; третьи полагают, что ему взбрело в голову отправиться в Америку, чтобы найти легендарную золотую шахту Роли [72].

Последнее предположение кажется мне наименее вероятным, однако если оно оправдается и милорд Карнэл высадится в Виргинии, встретьте его с почетом. Если он по-прежнему в милости у его величества, Компания могла бы приобрести в его лице могущественного друга; ибо, Бог свидетель, их у нас немного, а вот в могущественных врагах недостатка нет!»

В конце письма его автор, достойный мастер Феррар среди прочих городских и придворных новостей сообщал об исчезновении королевской воспитанницы, леди Джослин Ли. «Ходят слухи, что она лишила себя жизни; еще говорят, что его величество собирался выдать ее за милорда Карнэла. Если бы истинная любовь, добродетель и постоянство еще встречались в наше время, можно было бы предположить, что означенный лорд покинул двор, дабы предаться своему горю в уединении холмов, рек и тенистых долин, ибо пропавшая леди стоила того, чтобы о ней так горевать».

Воистину, она того стоила, но милорд Карнэл совсем не склонен был предаваться горю.

Лето прошло, а я так ничего и не сделал. Да и что я мог сделать? Перед отплытием «Счастливого возвращения» я написал письма сэру Эдвину Сэндзу и моему кузену, графу Нортумберленду. Сэра Эдвина король ненавидел, как ненавидел табак и колдовство. «Выбирайте хоть дьявола, но только не Эдвина Сэндза!» — сказал он в сердцах, когда в позапрошлом году в Компании проходили выборы казначея. Что до лорда Нортумберленда, то причастность к пороховому заговору [73]лишила его богатства, славы и влияния при дворе.

На этих двоих надежды было мало. Я не сомневался, что, помня о пережитых вместе опасностях, губернатор и члены Совета колонии искренне желали мне добра, но в их власти было немногое. Подарив мне нынешнюю отсрочку, Ирдли сделал все, что мог, больше, чем на его месте сделали бы другие. Помогать мне и дальше было не в его силах, да я и не стал бы просить. Сам будучи не в фаворе у могущественной клики лорда Уорика, он и так подставил себя под удар ради меня и моей жены. Я не решался оставить Джеймстаун и бежать с женою к индейцам — ведь там она могла погибнуть, и притом в жестоких мучениях. Кроме того, в последнее время верховный вождь Опечанканоу [74]почему-то начал отсылать обратно беглых преступников и кабальных работников, меж тем как прежде все наши просьбы о выдаче были напрасны. И если бы даже я рискнул зайти с женой в индейскую деревню и пренебрег опасностями, грозящими нам от войн между племенами, перед нами все равно был бы бескрайний враждебный лес и зима, которая стала бы для нас последней. Я не мог допустить, чтобы Джослин умерла от голода и холода или волчьих клыков. И не мог сделать того, чего хотел — захватить в одиночку королевский корабль со всем экипажем и поплыть на юг, все дальше и дальше на юг, где нам преграждали бы путь только испанские корабли, а за ними — лазурные воды, пряные ветры и незнакомые земли, счастливые острова блаженных.

Ни я, ни она ничего не могли сделать. Наша судьба держала нас за руки, и держала крепко. Мы не двигались с места, а дни приходили и уходили, словно долгие сны.