Я буду любить тебя...

— Не останавливайте меня, я спешу! — крикнул он, тяжело дыша. — Итальянского лекаря нет, он ушел в лес собирать травы, а милорда час назад нашли среди могил на кладбище — с ним случился припадок.

Бохун пустил милорду Карнэлу кровь, и на следующее утро тот как ни в чем не бывало отправился на охоту. Леди, на которой я женился, жила со мною в доме пастора, держала голову высоко и смотрела миру в лицо, не опуская глаз. Из дому она выходила редко, но если выходила, то не иначе, как во всем блеске. Когда она показывалась на улице, являя взорам свое точеное лицо и изящную фигуру, одетая в самое богатое из изысканных платьев, привезенных из Англии «Саутгэмптоном», и сопровождаемая негритянкой в тюрбане и слугой, который побывал на войне и чудом избежал колесования, все приходило в такое волнение, какого не видывали со времен принцессы Покахонтас и ее свиты из смуглых индейских красавиц. Перед этой дамой, более светлокожей и более царственной, губернатор и высшие сановники Компании снимали шляпы и склонялись в учтивейших поклонах, проезжающие мимо молодые плантаторы кланялись ей, сгибаясь до самой луки седла, а простонародье таращило на нее глаза, толкало друг друга локтями и перешептывалось. Красота, грация, горделивая надменность, едва удостаивающая ответом благожелательные слова приветствия — все, что было бы нетерпимо в скромной мистрис Перси, в прошлом простой служанка, затем товаре, продаваемом за сто двадцать фунтов табака, затем жене небогатого дворянина — все это охотно прощалось леди Джослин Ли, воспитаннице короля и будущей супруге королевского фаворита. В том, что слово «будущая» вскорости отпадет, никто не сомневался — достаточно лишь королевскому суду освободить ее от неудобных и не слишком хорошо связанных уз нынешнего, не подобающего ей брака.

Так, подобно блистательному видению, она проходима по улицам Джеймстауна примерно раз в неделю. По воскресеньям она шла со мною в церковь, и там все смотрели на нее, а не на священника, причем тот им за это не пенял, потому что и его взор был обращен к тому же предмету.

Миновала ранняя осень, листья уже начали желтеть, а у нас все оставалось по-прежнему, если не считать того, что заседания Палаты прекратились. Мои собратья-депутаты разъехались по своим поселкам, но мой дом в Уэйноке так меня и не дождался.

Извиняющимся тоном, но достаточно твердо губернатор попросил меня не уезжать из Джеймстауна. Я заверил его, что с радостью останусь — и нисколько не покривил душой. В Уэйноке гром грянул бы без предупреждения, а в Джеймстауне я, по крайней мере, мог заранее увидеть на реке паруса «Счастливого возвращения» или какого-либо другого корабля, посланного Компанией.

Осенние листья становились все ярче, и наконец настала пора красоты удивительной и печальной, словно улыбка, еще играющая на лице отошедшего лета. И вдалеке, и вблизи надо всем — над лесом, смыкающимся с небесами, над могучей рекой, над вливающимися в нее потоками — висела мягкая, призрачная голубоватая дымка. Лес стоял будто разрисованный, багряно-золотой покров над головой все редел, а багряно-золотой ковер под ногами становился все пышнее. При каждом шаге слышался шелест, а сверху медленно падал пламенеющий дождь. Воздух не был ни холоден, ни жарок, но необыкновенно тих, птицы пролетали беззвучно, как тени; и хотя погода эта клонила к безучастию и забвению, мы начали со все возрастающим нетерпением каждый час поглядывать в сторону океана, ожидая увидеть парус, который, как мы хорошо знали, не мог появиться на горизонте раньше, чем через несколько недель.

Преподобный мастер Бак все еще гостил в Хенрикусе, лечась от малярии, и Джереми Спэрроу читал проповеди с его кафедры, спал в его спальне и работал в его саду. Сад спускался до самого берега реки, и однажды вечером, возвращаясь с военных учений в форте, я увидел на этом зеленом берегу свою жену — она сидела у воды и неотрывно смотрела на пролетающих мимо морских птиц, сильных и свободных. В тридцати футах от нее мастер Джереми Спэрроу работал среди пожухлых цветов и напевал:

Ее лицо — прекрасный сад
Из роз и белых, лилий.

Мы с ним договорились, что во время моих отлучек он всегда будет рядом с нею, чтобы она могла его позвать, ибо я был уверен, что при удобном случае милорд Карнэл не преминет навязать ей свое общество. Я отлично знал, что его наймиты-иноземцы следят и за домом, и за садом, и за всеми нашими передвижениями.

Когда я присел на траве у ее ног, она вдруг резко обернулась ко мне.