Я буду любить тебя...

— Моих сокровищ больше нет, — сказал я, — и нет тех славных ребят, с которыми я их захватил! Я — капитан, не имеющий ни корабля, ни команды, а вы, друзья, насколько я понял, команда с кораблем, но без капитана. Мне кажется, вытекающий отсюда вывод вполне очевиден.

Они воззрились на меня с разинутыми ртами, затем послышалась забористая брань. Рыжий Джил разразился свирепым хохотом, а Испанец посмотрел на меня точь-в-точь как дикий кот перед прыжком.

— Так вы, значит, желаете стать нашим капитаном? — спросил Пэрдайс, подобрав с песка еще одну ракушку и поместив ее на ладонь, нежную и маленькую, как у женщины.

— Лучшего вам все равно не найти, — заметил на это я и промурлыкал какой-то мотивчик, после чего объявил: — Я — Керби! — И замолчал, ожидая, что за этим воспоследует.

Минуты две в этой части подлунного мира слышались только плеск волн и гомон кружащих в небе чаек. Затем окруживший меня полуголый сброд завопил: «Керби!», но тройка главарей к этому воплю не присоединилась.

Тот, что походил на джентльмена, поднялся с песка, па котором сидел, и отвесил мне низкий поклон.

— Добро пожаловать, благородный капитан, какая приятная встреча! — произнес он елейно. — Вы, разумеется, помните меня, ведь я имел честь быть с вами под Маракайбо, когда вы потопили столько испанских галеасов. С тех пор прошло пять лет, однако вы, я вижу, помолодели на десять лет и выросли на три дюйма.

— Как-то раз, когда я высадился на Багамах, мне удалось найти тот чудотворный источник, который тщетно искал де Леон, — отвечал я. — Его вода имеет замечательное свойство: хотя вечной молодости она и не дает, однако возвращает утраченную.

— Какой действенный напиток, — заметил он все с той же задумчивой грустью. — Я вижу, он изменил цвет ваших глаз с черного на серый.

— У него есть одно удивительное достоинство, — ответствовал я, — под его воздействием черное начинает казаться белым.

Громила в женской накидке протиснулся из задних рядов в передние.

— Никакой он не Керби! — заорал он. — Он такой же Керби, как я! Я знаю Керби, я плавал с ним от Летних островов до Картахены и обратно! Этот гад хочет нас надуть, сейчас я вырежу у него сердце!

Он метнулся ко мне, держа в руке длинный нож, и тут я быстрым движением выхватил шпагу.

— Ты смеешь говорить, что я не Керби, паршивый пес? — вскричал я и продырявил ему плечо.

Он повалился как сноп, и его собратья тотчас же с ревом кинулись ко мне.

— Терпение, терпение, господа! — повысив голос, остановил их Пэрдайс. По его глазам было видно, что все происходящее его действительно забавляет. — В самом деле, тот капитан Керби, которого знавали мы, я и наш общий друг, который в данный момент лежит на земле, был довольно приземист и черняв как ворон, к тому же лицо его пересекал шрам, так что у него не хватало части губы и верхней половины уха. Между тем джентльмен, заявивший, что он Керби, не имеет ни одной из этих примет. Однако мы с вами, господа, люди непредвзятые и великодушные, и разумные доводы могут нас убедить.

— Сначала ему придется убедить мой палаш! — зарычал Рыжий Джил.

Я повернулся к нему.

— А если мне это удастся, что тогда? — спросил я. — Что вы скажете, если я вдобавок сумею убедить также и вашу шпагу, сеньор Испанец, и вашу, сэр Черный Камзол?

Испанец смерил меня взглядом.

— Я был лучшей шпагой Лимы, — сказал он надменно. — Вам никогда не убедить ни меня, ни мой толедский клинок.

— Пусть попробует убедить Пэрдайса, — крикнул могильщик с разбитой головой. — Ведь по этой части наш Пэрдайс не мастак.

По хохоту, встретившему это предложение, и по раздавшимся вслед за тем выкрикам я понял, что верно как раз обратное: Пэрдайс — фехтовальщик отнюдь не из последних.

— Если я сражусь со всеми тремя по очереди и выйду победителем, вы признаете, что я Керби?

Пэрдайс с задумчивой улыбкой взглянул на раковину, которую держал на ладони, поднял ее так, чтобы луч света прошел сквозь тонкий розовый перламутр, а потом пальцами раздавил ее в пыль.

— Да, клянусь преисподней! Если вы одержите победу над палашом Рыжего Джила, первым клинком Лимы и шпагой Пэрдайса, то можете именовать себя хоть дьяволом, если вам угодно, и мы все признаем, что так оно и есть.

Я вскинул руку.

— Бой будет честным?