Я буду всегда с тобой

– Линии? – Паренёк задумался. – Мудрёно что-то – «линии умные». Не бывают линии умные.

– Ты когда-нибудь пробовал рисовать?

– Тыщу раз. – Мальчишка даже обиделся. – Я такие самолёты рисую, залюбуешься, какие красивые. Никто в классе лучше не нарисует.

– Вот-вот-вот, то же и у гуся. Нарисуй самолёт уродом, разве этот самолёт полетит? Он ведь потому и летает, что у него линии умные. Чтоб и глазу было красиво, и самолёту не мешало летать. Теперь понял? – Рза улыбнулся.

– Теперь понял, – сказал мальчишка. – А вон там, в кустах, дядька сидит, за тобой подглядывает, – подмигнул паренёк художнику и прибавил шёпотом: – Однорукий. – Свободной от кукана рукой он взял с берега плоский камень и запустил им в заросли ивняка, одолевавшие береговые кручи.

Заросли ответили шумом веток и раздражённым человеческим голосом.

– От ты… – Голос принадлежал Хоменкову.

Однорукий поднялся над ивняком, потирая ушиб на лбу. Камешек попал куда надо.

– Ты чего там в кустах высиживал? – спросил Степан Дмитриевич Хоменкова.

– Живот схватило, – сказал Хоменков сконфуженно, не убирая руку со лба. – Стало быть, перебрал вчера.

– Всё-то ты, дядя, врёшь, у тебя же штаны не спущены, – влез в разговор мальчишка.

– Иди отсюда, покуда не наваляли, – зло ответил Хоменков пареньку. – Нашёл забаву – камнем в человека кидаться. Беспризорщина, мать твою! Сейчас спущу с самого штаны да надеру ремнём задницу! Я, вообще-то… ну как сказать… – Хоменков теперь обращался к Рзе, но мялся, по-видимому не зная, чем оправдать своё сидение на берегу. Ведь не скажешь же вот так, прямо в лоб, что ты следил за уважаемым человеком.

По воде захлопали крылья. Гусь-подранок, снесённый речным потоком, с шумным плеском сопротивлялся реке. Он развернулся носом против течения, он ударял крыльями по воде, он тянул свою шею вверх, к близкому огромному небу, туда, где редким пунктиром на юго-западе прочертила слюду небесную стая его сородичей. Гуси растворились в пространстве, а он всё хлопал и хлопал крыльями, птица не желала мириться со своей несправедливой судьбой. Потом он ослаб и выдохся, и течение понесло его вниз, как несёт мелкие деревца и огромные стволы лиственниц с подмытых паводком берегов.

– Глупая птица – гусь, – почему-то повторил Рза немудрёную мальчишкину мудрость.

А отведя взгляд от реки, не увидел на берегу ни мальчишки, ни однорукого художника Хоменкова. Зато в мелкой лужице возле ног крутился на кукане чирок.

Рза удивился очень. Ведь таким добром, пусть и малым, в нынешние времена не бросаются. Не забывают рыбу на берегу. Совсем недавно в северных реках рыбы было что в небе звёзд. И голец, и чир, и муксун, даже нельма была не диво. Теперь, когда «всё для фронта», когда норма в здешних рыбхозах такая, что на частное пропитание остаётся одна голая чешуя, даже этот недомерок-чирок для мальчонки был великая ценность.

Рза нагнулся, взял рыбу в руки и, освободив её от кукана, осторожно отпустил в воду.

В тёмном кинозале стояло море. Чёрное прозрачное море, ещё не завоёванное фашистами. Луч света, наполненный танцующими пылинками, упирался в квадрат экрана, и там, в полумраке морского космоса, оживали шары медуз. Бывший вор-медвежатник, а ныне перековавшийся на беломорско-балтийской стройке водолаз Алексей Панов (исполняет артист Баталов), разрывается между прошлым и настоящим – привычной работой с сейфами и нынешней эпроновской службой. Сокровище с затонувшего корабля – тысяча фунтов стерлингов из сейфа английского капитана – прельщает неокрепшее сердце, к тому же ослабленное любовью. Забрать из сейфа затопленное сокровище, махнуть с любимой девушкой за границу и зажить там легко и счастливо!.. Велик соблазн, но он – водолаз-ударник, его портрет украшает витрину прославленных людей города, его ценят, наконец – ему верят… «Ногти постричь надо», – говорит девушка Таня, глядя на его крепкие пальцы в сцене на морском берегу. «Ногти мне оборвать надо!» – отвечает ей Алексей Панов, ставя окончательный крест на постылом преступном прошлом.

Костя мучился в душной будке, впрочем, дело это было привычное, никуда не денешься, работа такая, и Костя на духоту не жаловался. Строчил проектор, бежала плёнка, обрывов, слава богу, сегодня не было, лампа горела жарко, вытяжка работала слабо.

«Сокровище погибшего корабля» Костя крутил уже много раз, смеялся в смешных местах – когда водолаз Панов рассказывал в кубрике про русалку или когда дядька с биноклем украл у вора на пляже майку, – переживал за простоватого парня, повёдшегося на уговоры преступников, жадно следил за девушками, играющими в водное поло в тихой Севастопольской бухте.

Чёрное море и Севастополь Костя Свежатин помнил. Ещё маленьким, тогда живы были родители, лет за пять, наверное, до войны, его возили туда однажды. Воспоминания были смутны, пляж, солнце, мамины солёные поцелуи, это они купались в волнах у берега, и мама подбрасывала его над кипящей пеной, ловила и целовала весело, чтобы он не пугался моря.