Я буду всегда с тобой

«Мир праху его», – сказали на небесах ангелы.

«Смерть духу его», – подумали некоторые из них.

Солнца не было, гулял ветерок, обещая перемену погоды. После нескольких дней жары в тундре приятно похолодало. Небо обнесло пеленой, края его обложили тучки, не набрякшие ещё избыточной влагой, в тесные серебряные прорехи на северной стороне горизонта на землю слетали стрелы белого небесного света, падали бесшумно на тундру и гасли в её воде.

На берегу древесного острова, одиноко возвышающегося над тундрой, на кочках сидели двое, Собакарь и Темняк. Перед ними тлел костерок, над его малиновыми углями была прилажена солдатская каска, в ней что-то лопалось пузырями, распространяя по тундре запах такой могучей убойной силы, что встань по ветру человек или зверь, пролети над костерком птица, так упали бы тут же замертво и из живого превратились бы в вечное.

На мухоморов этот запах не действовал, наоборот – прибавлял им силы. Они зачерпывали из каски пойло маленькими деревянными плошками, бережно отхлебывали из них, чтобы не разбрызгать и не пролить, и в блаженстве закрывали глаза. Собакарь брал в руку свою дощечку и медленно начинал играть. С каждым сделанным из плошки глотком пальцы его двигались всё проворнее, звук усиливался, крепчал, потом слабел и превращался в дыхание; мухоморы раскачивались на кочках, дожидаясь того момента, когда ветер, призванный звуком, наконец обретёт силу, оторвёт их от голодной земли и унесёт на третье небо, на западную его оконечность, в мухоморское царство Улуу-Тойона, их владыки и покровителя.

Собакарь призывал ветер, недоросток-перелесок, притихший, терпеливо ему внимал. Деревья, сосны и лиственницы с худыми, облупленными стволами, были неестественно загнуты и верхушками повёрнуты на восток. Между деревьями торчали шесты с насаженными на них оленьими черепами, их глазницы, исклёванные стервятниками, тоже были устремлены на восток.

Голос ветра вдруг оборвался, Собакарь отпустил петлю.

«Слышишь?» – спросил он у Темняка на гремучем языке кашля, тайном языке мухоморов.

Тот прислушался к голосам тундры и кивнул, услышав чужой.

Чужой голос имел много оттенков – в нём звучал и собачий хрип, и ленивый замах хорея, и скользящий звук полозьев из ели, и ещё что-то горькое и больное с дрожью ненависти и кипением ярости, это шло от человека на нартах.

«Наш, – прокашлял Собакарю Темняк. – Зачем едет?»

Собакарь отхлебнул из плошки, чтобы увидеть, зачем едет Ведерников. Увидел, засмеялся, сказал на языке кашля: «Затем едет, что помощник тебе и мне, Ванойту-дурака ищет. Поможем найти ему дурака Ванойту. Один зуб однорукого дурака-утопленника есть у нас, второй будет зуб дурака Ванойты, потом будет ещё один, и обрадуется Улуу-Тойон, чум Улуу-Тойона далёко, три жизни человеческие путь до него, одна жизнь – зуб однорукого, вторая жизнь – зуб дурака Ванойты, третий зуб скоро сам придёт, он не этого, который Ванойту ищет, этот помощник наш, а другого, который этого ехать сюда послал».

Темняк встал во весь свой вершковый рост, заглянул за ближний край тундры и углядел железные нарты, похожие на самолёт на картинке в красном уголке Дома ненца, откуда он сбежал навсегда, – только без пропеллера и без крыльев, ещё углядел упряжку, не из лаек, а из хмурых овчарок, и ещё увидел он человека, молодого, в военной форме, свесившего голову долу и скучно помахивающего хореем.

На душе у старшины было мерзко. Пойди туда, не знаю куда, но найди неуловимого ненца. Тундра бесконечна, как Бог, в которого старшина не верил. Попробуй отыскать в бесконечности невидимую человеческую иголку. Он гнал аэросани вперёд, зная, что поиски бесполезны. Четвёрка его друзей, тундровых циркумполярных овчарок, поворачивалась к нему мордами, явно не понимая цели этого бессмысленного похода. Заблудиться он не боялся, хотя тундра – коварное существо: однообразно повторяющиеся картины, все эти болотца и озерца, прячущиеся во мхах и осоках, кольца и многоугольники из камней, щедро разбросанные по тундре и опасные для бега аэронарт, низкие, приплюснутые возвышенности то в оплётке корней растений, живых и уже отмёрших, то покрытые высокой травой, красующиеся пёстрыми камнеломками, фиолетовыми зевами остролодочника, жёлтыми полярными маками или облитые узором лишайников – всё это разнотравье и разноцветье могло запутать восторженного пришельца, очаровать его цветами и запахами и завести в такие болота, где обитают местные демоны, наводящие чары на чужаков, откуда выход был только в смерть.

Ведерникова вывели бы собаки, в какую бы гибельную трясину ни заманила его подлая тундра. А в демонов не верил он, как и в Бога.