«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Я и вправо и влево кинусь,
я и так, я и сяк, но, любя,
отмечая и плюс и минус,
не могу обойти тебя.

Ты приходишь, моя забота

примечательная, ко мне,
с Металлического завода,
что на Выборгской стороне.

Ты влетаешь сплошною бурею,

песня вкатывает, звеня,
восемнадцатилетней дурью
пахнет в комнате у меня.

От напасти такой помилуй —

что за девочка: бровь дугой,
руки — крюки,
   зовут Людмилой,
разумеется — дорогой[44].

Я от Волги свое до Волхова

по булыжникам на боку,
под налетами ветра колкого
сердце волоком волоку.

Я любую повадку девичью

к своему притяну суду,
если надо, поставлю с мелочью
и с дешевкой в одном ряду.

Если девочка скажет:

   — Боренька,
обожаю тебя… (смешок)
и тебя умоляю — скоренько
сочини про меня стишок,
опиши молодую жизнь мою,
извиняюсь…
   Тогда, гляди,
откачу, околпачу, высмею,
разыграю на все лады.

Отметайся с возможной силой,

поживей шевели ногой…
Но не тот разговор с Людмилой,
тут совсем разговор другой…

Если снова

   лиловый, ровный,
ядовитый нахлынет мрак —
по Москве,
   Ленинграду
      огромной,
тяжкой бомбой бабахнет враг…

Примет бедная Белоруссия

стратегические бои…
Выйду я,
   а со мною русая
и товарищи все мои.

Снова панскую спесь павлинью

потревожим, сомнем, согнем,
на смертельную первую линию
встанем первые под огнем.

Так как молоды,

   будем здорово
задаваться,
   давить фасон,
с нами наших товарищей прорва,
парабеллум
   и смит-вессон.

Может быть,

   погуляю мало с ним, —
всем товарищам и тебе
я предсмертным
   хрипеньем жалостным
заявлю о своей судьбе.

Рухну наземь —

   и роща липовая
закачается, как кольцо…
И в последний,
   дрожа и всхлипывая,
погляжу на твое лицо.

<1931>

«Ты как рыба выплываешь с этого…»