«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Подступы к Триполью

Бой катился к Триполью
со всей перестрелкой
от Обухова — все
перебежкою мелкой.
Плутая, —
тупая —
от горки к лощине
банда шла, отступая,
крестясь, матерщиня.

Сам Зеленый с телеги

командовал ими:
— Наступайте, родимые,
водкою вымою…
А один засмеялся
и плюнул со злобой:
— Наступайте…
Поди, попытайся, попробуй…

А один повалился,

руки раскинув,
у пылающих,
дымом дышащих овинов.
Он хрипел:
— Одолела
сила красная, бесья,
отступай в чернолесье,
отступай в чернолесье…

И уже начинались пожары в Триполье.

Огневые вставали, пыхтя, петухи, —
старики уползали червями в подполье,
в сено,
часто чихая от едкой трухи.

А погода-красавица,

вся золотая,
лисьей легкою шубой
покрыла поля…

Птаха, камнем из потной травы

вылетая,
встала около солнца,
крылом шевеля.
Ей казались клинки
серебристой травою,
колыхаемой ветром,
а пуля — жуком,
трупы в черных жупанах —
землей неживою,
и не стоило ей тосковать ни о ком.

А внизу клокотали безумные кони,

задыхались,
взрывались
и гасли костры…
И Ратманский с Припадочным
из-под ладони
на пустое Триполье
глядели с горы.

Воронье гнездо — Триполье

Сверху видно — собрание
крыш невеселых, —
это черные гнезда,
вороний поселок.

Улетели хозяева

небом белесым,
хрипло каркая в зарево,
пали за лесом.

Там при лагере встали

у них часовые
на чешуйками крытые
лапы кривые.

И стоит с разговором,

с печалью,
со злобой
при оружии ворон —
часовой гололобый.

Он стоит — изваянье —

и думает с болью,
что родное Триполье
расположено в яме.

В яму с гор каменистых

бьет волна коммунистов.
И в Триполье с музыкой,
седые от пыли,
с песней многоязыкой
комиссары вступили.

При ремнях, при наганах…

Бесовские клички…
Мухи черные в рамах
отложили яички.

И со злости, от боли,

от мух ядовитых
запалили Триполье —
и надо давить их.

И у ворона сердце —

горя полная гиря…
Он закаркал, огромные
перья топыря.

Он к вороньим своим

обращается стаям:
— Что на месте стоим, выжидаем?
Вертаем!..
И они повернули к Триполью.

Смерть Миши Ратманского