«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Утро.
Смазано небо
зарею, как жиром…
И на улице пленных
равняют ранжиром.

Вдоль по фронту, не сыто

оружьем играя,
ходит батько и свита
от края до края.

Ходит молча, ни слова,

не ругаясь, не спорясь, —
глаза черного, злого
прищурена прорезь.

Атаман опоясан

изумрудною лентой.
Перед ним секретарь
изогнулся паяцем.

Изогнулся и скалит

кариозные зубы, —
из кармана его
выливается шкалик.

Атаман, замечая,

читает рацею:
— Это льется с какою,
спрошу тебя, целью?
Водка — это не чай,
заткни ее пробкой…

Секретарь затыкает,

смущенный и робкий.
На ходу поминая
и бога и маму,
молодой Тимофеев
идет к атаману,
полфунтовой подковой
траву приминая;
шита ниткой шелкóвой
рубаха льняная.

Сапоги его смазаны

салом и дегтем,
петушиным украшены
выгнутым когтем.

Коготь бьет словно в бубен,

сыплет звон за спиною:
— Долго чикаться будем
с такою шпаною?
И тяжелые руки,
перстнями расшиты,
разорвали молчанье,
и выбросил рот:
— Пять шагов,
коммунисты,
кацапы
и жúды!..
Коммунисты,
вперед —
выходите вперед!..
Ой, немного осталось,
ребята,
до смерти…
Пять шагов до могилы,
ребята,
отмерьте!

Вот она перед вами,

с воем гиеньим,
с окончанием жизни,
с распадом,
с гниеньем.

Что за нею?

Не видно…
Ни сердцу, ни глазу…
Так прощайте ж,
весна, и леса, и снегú!..

И шагнули сто двадцать…

Товарищи…
Сразу…
Начиная — товарищи —
с левой ноги.

Так выходят на бой.

За плечами — знамена,
сабель чистое, синее
полукольцо.
Так выходят,
кто знает врагов
поименно…
Поименно —
не то чтобы только в лицо.
Так выходят на битву —
не ради трофеев,
сладкой жизни, любви
и густого вина…

И назад отступает

молодой Тимофеев, —
руки налиты страхом,
нога сведена.
У Зеленого в ухе завяли монисты,
штаб попятился вместе,
багров и усат…
Пять шагов, коммунисты.
Вперед, коммунисты…
И назад отступают бандиты…
Назад.

Измена