Я был агентом Сталина

Поэтому для Советского правительства было чрезвычайно важно пристально наблюдать за «Люксом», чтобы в точности знать, что говорят и думают товарищи из разных стран, каково их отношение к Советской власти и различным противоборствующим течениям внутри /100/ партии большевиков. «Люкс» кишел агентами ОГПУ, прописанными там в качестве постоянных жильцов и гостей. Среди этих постояльцев «Люкса», информировавших ОГПУ о деятелях коммунистического и рабочего движения, был Константин Уманский, в данный момент посол Советского Союза в США.

Впервые я встретил Уманского в 1922 году. Он родился в Бессарабии и проживал в Румынии и Австрии до 1922 года, после чего приехал в Москву. Благодаря знанию иностранных языков он был назначен на работу в ТАСС. Его жена работала машинисткой в одном из учреждений Коминтерна.

Когда Уманскому пришло время служить в Красной Армии, он не пожелал, как он мне сказал сам, «терять» два года в казармах. Тогда еще жизнь в Советском Союзе не была построена по кастовому признаку, и это признание Уманского неприятно меня поразило. Многие коммунисты до сих пор считают право служить в Красной Армии большой привилегией. Но с Уманским все было иначе. Он представил в Разведуправление письма от наркома по иностранным делам Чичерина и руководителя ТАСС Долецкого с просьбой направить его на «службу» в Красной Армии в качестве переводчика Четвертого отдела.

Однажды, когда мы с Фириным, бывшим в то время помощником Берзина, начальника Управления военной разведки, сидели в одном московском ресторане, я вдруг увидел Уманского. Я подошел к его столику и спросил, почему он уходит из ТАССа. Тот ответил, что хочет убить двух зайцев — остаться сотрудником ТАССа и отслужить свой срок армейской службы в Четвертом отделе.

Когда я повторил его слова Фирину, он ответил со злостью:

— Можешь быть уверен, что он не будет работать в Четвертом отделе.

В те времена не так-то легко было заработать себе теплое местечко, и Уманский не стал переводчиком в Красной Армии. Однако ему удалось увильнуть от неудобных солдатских казарм, получив работу дипкурьера в Наркоминделе. Это считалось равноценным службе в армии, так как все дипкурьеры зачислялись в штат ОГПУ. Сохранив за собой место в ТАССе, Уманский ездил в Париж, Вену, Токио, Шанхай.

Работая в ТАССе, Уманский сотрудничал также и с ОГПУ, потому что журналисты и корреспонденты ТАССа близко сталкивались с внешним миром, и в его положении ему было удобно шпионить за тассовскими журналистами, сидя в московском кабинете и за рубежом. Живя в «Люксе», он тоже держал ухо востро, прислушиваясь к разговорам, которыми обменивались зарубежные коммунисты…

Константин Уманский принадлежит к числу немногих коммунистов, кому удалось проникнуть за колючую проволоку, отделяющую прежнюю партию большевиков от новой. Он отлично преуспел в этом.

Когда до нас дошла новость об оккупации Рура французами, группа из пяти-шести сотрудников, в которую входил и я, получила задание немедленно отправиться в Германию. В течение суток все формальности были улажены. Москва надеялась, что в результате французской оккупации откроется путь для нового наступления Коминтерна в Германии. Не прошло недели, как я оказался в Германии. У меня сразу же сложилось впечатление, что страна находится накануне катастрофы. Инфляция подняла цены до астрономических высот, росла безработица, ежедневно случались уличные стычки рабочих с полицией или рабочих с нацистскими боевиками. Оккупация Рурской области французами подлила масла в огонь. Казалось даже, что измученная и истощенная Германия в любой момент может ввязаться в самоубийственную войну с Францией.

Вожди Коминтерна следили за событиями в Германии с опаской. 1921 год для них закончился плохо, и они хотели одного — не трогать никого, пока внутренний хаос не уляжется. Нашим, тем не менее, были даны совершенно иные инструкции. Нас послали в Германию для разведки, мобилизации недовольных элементов в Рурской области и подготовки рабочих к благоприятному моменту для восстания.

Мы сразу же образовали три типа организаций в Германской компартии: разведслужбу, действующую под руководством Четвертого отдела Красной Армии; военные формирования как ядро будущей Красной Армии Германии и небольшие отряды боевиков (Zersetzungsdients (нем.). Прим. сост.), в функцию /102/ которых входило разложение морального духа рейхсвера и полиции.

Возглавлять разведслужбу партии мы назначили Ганса Киппенбергера, сына гамбургского издателя. Он неустанно трудился над созданием сложной сети осведомителей в армии и полиции, в правительственном аппарате, во всех политических партиях и враждебных нам военизированных организациях. Его агенты проникли в монархистскую организацию «Стальной шлем», в отряды «Вервольфа» и нацистов. С помощью боевиков они, соблюдая секретность, выясняли у определенной части офицеров рейхсвера, какую позицию те займут в случае коммунистического переворота.