Я был капитаном Фицроем

Нужно еще было попрощаться с Мари, но Фицрой никак не мог решиться сказать ей, что завтра он покинет ее и скорее всего навсегда. Губернатор поселил Мари в восточном флигеле, имеющим отдельный вход с улицы, и когда ворота резиденции губернатора закрывали на ночь, то Мари могла беспрепятственно выйти за пределы здания, воспользовавшись выходом, ключ от которого был только у нее и у губернатора.

Фицрой подошел к восточному флигелю с улицы и постучал в дверь. Сперва ему никто не ответил, затем послышались тихие шаги, и голос Мари спросил:

— Кто?

— Капитан Фицрой, откройте, Мари, я хотел бы поговорить с Вами, простите за столь поздний визит.

На самом деле было еще не так и поздно, но губернатор свою работу уже закончил, он отпустил Мари, ворота центрального входа были заперты, хотя солнце еще высоко висело над горизонтом, оно нависло над Двуглавой горой, расположенной на западе острова.

— Боже мой, капитан! Я уже думала, что Вы не придете сегодня, — ответила Мари, отворяя дверь. — Простите, что заставила Вас ждать, я была в саду, ухаживала за розами. У де Ладье такие прекрасные розы, хотите на них взглянуть?

— Конечно, Мари, буду рад, если Вы мне их покажете.

— Идите за мной, капитан.

Они прошли коридором флигеля и вышли во двор, Мари повела Фицроя в сад, где росли кусты роз, оставшиеся от прежнего губернатора. Поскольку садовника у де Ладье не было (роль его при прежнем губернаторе исполнял секретарь, который покинул остров вместе со своим господином), то эти великолепные цветы оказались в довольно запущенном состоянии. Мари прилагала все усилия для того, чтобы розы эти приобрели прежнюю красоту.

— Не правда ли, капитан, они прелестны, эти цветы, особенно вот те, желтые.

— Говорят, желтые цветы принято дарить в день разлуки, — печально глядя на Мари, произнес Фицрой.

Мари вздрогнула, лицо ее приобрело тревожное и грустное выражение.

— Вы покидаете меня, капитан? Я знала, что когда-нибудь это случится, но не думала, что это будет так скоро. Неужели, мы больше никогда не увидимся?

— Я мог бы сказать Вам, Мари, что покидаю Вас ненадолго, что обязательно вернусь, но я не хочу Вас обманывать. Я не знаю, что ждет меня, и смогу ли когда-либо вернуться на этот остров, обстоятельства складываются так, что возможно мне придется поменять и название корабля и свое имя, чтобы никто и никогда больше не вспомнил обо мне. Адмирал Бэкон не оставит меня в покое до тех пор, пока я жив. Но что бы ни случилось со мной, я всегда буду помнить о Вас, Мари, и если судьба предоставит мне такую возможность, я вернусь сюда, вернусь обязательно, но прошу Вас, Мари, не ждите меня и не надейтесь на встречу. Устраивайте свою судьбу, я уверен, Вы найдете свое счастье.

— Я буду ждать Вас, Фицрой, буду ждать и дождусь, сколько бы ни прошло времени, хоть вся жизнь пройдет, но я обязательно дождусь Вас, помните об этом, капитан.

— Я буду помнить, я всегда буду помнить о Вас, а сейчас прощайте, прощайте, Мари, и прошу Вас, не провожайте меня.

Фицрой повернулся и пошел, он шел не оглядываясь, зная, что Мари со слезами на глазах смотрит ему вслед, он чувствовал ее взгляд, чувствовал, но не смел обернуться.

— Прощайте, капитан! — крикнула Мари, когда он вышел из флигеля, она подбежала к решетке ограды, чтобы последний раз взглянуть на него.

Джеймс Фицрой всю ночь не сомкнул глаз, он ходил по палубе корабля, вглядываясь в ночное небо, стараясь понять, какая погода ожидает его с самого утра, он продумывал еще и еще раз каждое свое действие, каждую команду, которую он будет отдавать штурману, рулевому, матросам.

Ночь, короткая и черная, утыканная острыми колючими звездами, подходила к концу, небо светлело, наступал рассвет, просыпался ветер. Фицрой скомандовал «подъем». На корабле, тихо дремавшем в предутреннем сумраке, все пришло в движение: матросы взвились по вантам на реи, разворачивая паруса, заскрипел кабестан, наматывая канат, освобожденный на причале, звучали команды, короткие, как выстрел — все стояли по своим местам, «Габриэла» выходила в море.

Фицрой стоял на корме у рулевого, а штурман, Дэниель Маклорен, находился на баке, чтобы корректировать направление, выдерживая его точно на скалу Трех Негодяев. Фицрой взял курс на выход из бухты, и адмирал, разглядывая в подзорную трубу выходящую из бухты «Габриэлу», отдал канонирам команду зарядить пушки и зажечь пальники, он уже предвкушал, как расправится с Фицроем, послав его корабль на дно бортовыми залпами с двух сторон одновременно.

Неожиданно для него, «Габриэла» отвернула влево, устремив свой бег прямо на скалу, одиноко торчащую из воды, лорд Бэкон никак не мог понять, что означает этот маневр, он решил, что Фицрой лавирует, идя против ветра, и скоро он должен переменить галс, но время шло, а «Габриэла» продолжала упрямо идти на скалу Трех Негодяев. Еще несколько секунд и корабль просто врежется в скалу.