Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

Люди, хорошо знавшие наших родителей, говорили, что характер у нашей матушки, Татьяны Алексеевны, был тяжелый. В чем выражалась эта тяжесть, я так и не понял. В моей же памяти она осталась ласковой, доброй, сердобольной, трудолюбивой, мужественной, любимой матерью. Не помню ее сидящей без дела. Как у каждой хозяйки тех лет, у нее была целая куча различных дел: мыла, варила, шила, стирала, убирала, лечила, судила, закупала, ну и т. д. Очень часто ее можно было видеть за швейной машинкой. Очень много вещей в нашем доме было сделаны ее умелыми руками. Вкус некоторых блюд памятен и сегодня. В тяжелые ленинградские блокадные дни в ее характере особенно проявились черты самопожертвования ради спасения других, особенно нас, детей. Она не соглашалась на эвакуацию из города, когда еще сравнительно несложно было уехать, только потому, что ее муж и наш отец воевал где-то рядом, у стен Ленинграда. Во время бомбежек и артобстрелов она в первую очередь старалась укрыть нас с сестрой в безопасное место, не очень-то беспокоясь о своей безопасности. В самое трудное, голодное время урывала со своего 125-граммового кусочка хлеба какую-то крошку нам с сестрой. Я подозреваю, что мы с сестрой остались живы, а мать умерла только из-за большой любви к нам, оберегая нас от ужаса тех суровых дней, жертвуя своим здоровьем.

Несмотря на то, что за свои проказы и шалости я чаще всего получал наказания со стороны отца, отец для меня был самым большим авторитетом. Я все время старался подражать ему и быть похожим на него. Он по утрам делал зарядку, обливался холодной водой под душем, летом ездил на велосипеде, а зимой на лыжах, очень умеренно употреблял спиртные напитки, несмотря на то, что у них с нашей матерью было немало хороших друзей, с которыми они часто проводили свободные от работы дни вместе.

Судя по тому, что на своем производстве он избирался секретарем партийной организации, можно сделать вывод, что и там он пользовался большим авторитетом. Любимым занятием отца была фотография. Аппаратура в те годы была громоздка и несовершенна. Отец во все свои поездки брал с собой деревянную треногу, которую нужно было носить на плече, фотоаппарат «Фотокор», который имел довольно внушительные размеры, сумку со стеклянными фотопластинками, заменявшими в то время теперешнюю фотопленку, и темную тряпку размером с детскую пеленку, которой приходилось укрываться от света при наведении аппарата на снимаемый объект.

Летом, в выходные дни, при хорошей погоде, мы с родителями частенько прогуливались по берегу Невы. Недалеко от электростанции был мостик через небольшую речушку, воды которой, охладив турбины станции, выбрасывались снова в Неву. Облокотившись на перила моста, интересно было наблюдать за шумным, кипящим потоком воды, спешащим вырваться на свободу и соединиться с широкими просторами реки. Дойдя до этого мостика, отец иногда брал меня под мышки, переносил за перила моста и почти на вытянутых руках держал какое-то время над этим шумящим бурным потоком воды, вызывая во мне неудержимый животный страх. Трудно было даже представить, что бы было со мной, упади я в этот кипящий шальной поток. Я кричал и визжал со страху, как недорезанный поросенок, умолял отца вернуть меня на землю. Вспоминая этот эпизод, я прихожу к выводу, что отец был физически сильным человеком. В те годы мне было где-то 4–5 лет, и, чтобы удержать меня на вытянутых руках, нужна была определенная сила. Летом иногда отец сажал меня боком на раму велосипеда впереди себя, и мы долго катались по тропам лесопарка, по улицам поселка и по берегу Невы. Несмотря на то, что в таких случаях к велосипедной раме привязывалась подушка, все равно после долгой поездки сидеть на раме было больно, но получаемое удовольствие от быстрой езды, которая захватывала дух, заставляло забыть о боли и дискомфорте. Однажды отец не справился с управлением, и мы передним колесом врезались в телеграфный столб. Я, словно ласточка, перелетев через руль, распластался рядом со столбом, исцарапав лицо и руки о дорожные камни, а отец упал рядом со мной, тоже получив небольшие повреждения. Мы отделались небольшими царапинами и шишками, а вот велосипед пришлось вести до дому «за рога», а потом отец очень долго занимался его восстановлением. Частенько приходилось падать во время лыжных прогулок, когда отец брал меня с собой в лесопарк на лыжах. К счастью, снег был гораздо мягче дорожных камней, и поэтому все заканчивалось без ссадин и шишек, только рукавицы промокали насквозь, и частенько отцу приходилось оттирать мои руки снегом, потому что они становились красными, как у гуся лапы, и замерзали. Если случалось, что я падал в снег, то самостоятельно подняться уже не мог. Лыжные крепления хоть и считались мягкими, но снять их с ног, лежа в снегу, я не мог и каждый раз после падения звал отца на помощь, чтобы он помог мне встать на ноги.