Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени

Я уже писал, что лесопарк в основном состоял из хвойных деревьев. Огромные вековые сосны и ели, укрытые хлопьями снега, казались спящими под белым покрывалом. Гнетущая тишина усиливала это ощущение. Зимой не слышно летнего щебетания, чириканья, кукования и пересвистывания птиц. Только редкое воронье карканье и чириканье воробьев нарушало эту сказочную тишину. Казалось, что все вокруг погрузилось в зимнюю спячку. Даже не верилось, что в то же самое время, совсем рядом, на берегах этой же реки, находится огромный город с толпами людей на улице, с гудящими и дымящими заводами, автобусами, трамваями и троллейбусами. Казалось, что повсеместно, везде и всюду, такая же сказочная лесная тишина.

Обычно мы с сестрой ели очень плохо, несмотря на то, что кусочничать нам не давали. Разрешалось есть только за столом, во время завтраков, обедов и ужинов. В промежутках между застольями никакое жевание не приветствовалось. Садясь за стол, отец обычно вешал свой широкий офицерский кожаный ремень на шею для того, чтобы у нас с сестрой при взгляде на это оружие устрашения появлялся аппетит. Несмотря на то, что этот ремень ни разу не касался наших спин и задниц, мы с опаской поглядывали на него и поспешно опустошали содержимое наших тарелок. Помню, что после лыжных прогулок отцу уже не было надобности вешать свой ремень на шею. Поедалось с огромным удовольствием все то, что ставилось на стол.

В ДОВОЕННОЕ ВРЕМЯ ХЛЕБ В МАГАЗИНАХ ПРОДАВАЛСЯ НА ВЕС, И ПОЭТОМУ ПРИ ПОКУПКЕ ОЧЕНЬ ЧАСТО К КУПЛЕННОМУ КУСОЧКУ ПРИДАВАЛСЯ ДОВЕСОК. МАТЬ, ЗАМЕТИВ, ЧТО Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ ПОЕДАТЬ ЭТИ ДОВЕСКИ, ОЧЕНЬ ЧАСТО ПОСЫЛАЛА МЕНЯ В МАГАЗИН ЗА ХЛЕБОМ. Рядом с нашим домом находился хлебозавод с небольшим магазинчиком при нем, где продавали все время свежий хлеб, очень часто даже еще горячий. Масло, намазанное на такой кусочек хлеба, почти сразу же таяло, и вкус бутерброда был просто неописуемый. По дороге из магазина домой я, как правило, поедал все довески, которые доставались мне в тот день. Мать тоже была противница нашего кусочничества, прекрасно знала о моем поедании довесков, но почему-то очень часто посылала меня в магазин за хлебом. Когда приносили домой хлеб еще горячий, мать намазывала отрезанный от буханки кусок маслом и давала нам. В такие минуты казалось, что ничего на свете не существует вкусней и слаще этого теплого, душистого, с хрустящей румяной корочкой хлеба. Помимо вкуса, интересно было смотреть на кусочек масла, который медленно, словно нехотя, таял на глазах и исчезал в мелких порах хлеба, словно в пещерах.

В отличие от других, отрезание хлеба от буханки и намазывание отрезанного кусочка хлеба маслом мать проделывала своеобразно, по-своему. Большинство людей сначала отрезают, а потом отрезанный кусок намазывают маслом. А наша мама сначала намазывала, ставя буханку на попа, а потом только отрезала макушку от буханки. Причем, как правило, отрезала толстые ломти, что вызывало недовольство отца, который любил тонкие кусочки хлеба. В то же самое время любимым блюдом отца были щи, густо приправленные сухарями. Причем он сыпал их в свою тарелку в таком количестве, что щи были больше похожи на кашу, что каждый раз вызывало у матери удивление, ворчание, недовольство и сравнивание его блюда с поросячьим корытом. Такое не очень аппетитное сравнение матери нисколько не смущало отца, и он с большим удовольствием поедал свое месиво.