Я – человек-выстрел

Наши разногласия всех расстроили, но мне не пришлось долго ждать, чтобы искупить свою вину. На следующих выходных мы встречались с «Витессом», и мы побеждали со счетом 1: 0, пока они не перевернули игру до счета 1: 3. Мы отыграли гол на 82-й минуте – я заработал пенальти. Я забил следующий мяч, сравняв счет, когда до конца матча оставалась минута, и, казалось, мы заработали свое очко, но все только начиналось. В добавленное время после навеса с правой стороны поля кто-то передал мне мяч головой вдоль вратарской линии. Касанием я обманул защитника и голкипера и левой ногой отправил мяч под перекладину. Этот гол стал победным. Стадион сходил с ума.

В Гронингене была традиция после каждой победы делать круг почета, аплодируя болельщикам. Мы играли дома, это был мой лучший матч с момента перехода двумя месяцами ранее, и когда фанаты праздновали победу, а все камеры были направлены на меня, Янс подошел и отдал мне свой зонтик. Все помнили о том, что произошло неделю назад, и обсуждали тот инцидент перед игрой. Свой круг почета я продолжил с сияющей улыбкой на лице и тренерским зонтиком в руках.

После игры у команды был ужин, на котором были руководители клуба, приезжавшие за мной в Уругвай, признались Бруно Сильве, что они наконец вздохнули с облегчением. Наконец деньги, вложенные в меня, начали окупаться. Они пошли на большой риск, и теперь он постепенно стал оправдываться. Не забывайте – они видели меня только на одной игре в Уругвае. Тот матч с зонтиком все изменил. Я стал больше играть, все были нами довольны, а мы были довольны нашей новой жизнью. Те дни, когда я, не набрав форму, оставался вне состава, прошли. Болельщики «Гронингена» очень тепло ко мне относились, и теперь я давал им повод для улыбок.

Что касается того, что происходило за пределами футбольного поля, то я стал изучать язык, чтобы еще глубже интегрироваться в голландский футбол. На поле мне пришлось освоить кое-что непривычное – не падать на поле в штрафной площади при малейшем касании.

В Уругвае другой футбол. Там, если меня трогали, я падал, и все это принимали как должное. Это было ожидаемо. Сперва в Голландии я зарабатывал пенальти, которые на самом деле таковыми не являлись. Но затем судьи перестали назначать пенальти тогда, когда следовало бы. То же самое повторилось, когда я переехал в Англию. Я не пытался «нырнуть», придумав фол; скорее, я просто падал всякий раз, почувствовав малейшее касание. Я учился адаптироваться, и обучение продолжилось в Премьер-лиге. Мне пришлось смириться: тренер даже попросил Бруно поговорить со мной, что мне нельзя постоянно «нырять» и спорить с судьями так часто. Там так было не принято. Мои привычки отличались от тех, которые были там заведены.

Я начал изучать голландский, чтобы общаться на тренировках, поскольку сами голландцы очень это ценили. Я давал интервью на голландском. Им было не важно, хорошо у меня получается или нет, – они ценили мои старания. Возможно, мне стоило учить английский, а не голландский, как делало большинство иностранных игроков, особенно в крупных городах. Это помогло бы мне разрешать некоторые ситуации в будущем, с которыми я столкнулся позже в Ливерпуле. Но я выбрал голландский, и даже сейчас приятно удивить голландца, который и представить не мог, что я буду говорить на его языке.

Однако прошло немало времени, прежде чем уроки стали приносить результат, и поначалу я вообще ничего не понимал. Рон Янс рассказывал все Бруно Сильве, который затем переводил все мне. Помню, в перерыве одного матча, в котором я очень плохо играл, тренер сказал что-то о моей скверной игре, и я ответил: «Sí, la concha de tu madre». Это очень грубая испанская фраза, относящаяся к чьей-то матери.

«Не моей матери, а твоей», – ответил мне Янс на безупречном испанском.

Судя по всему, языковой барьер пытались преодолеть обе стороны.

Я играл вместе с Эриком Невландом, который позже играл за Фулхэм, и он очень помог мне. Этот норвежский нападающий был звездой команды на тот момент, но он сильно помогал мне на поле, как это делал Стивен Джеррард позже в Ливерпуле.