Я чувствую тебя

То, что Паола называет «черновиком», – это большая тетрадь в твердой картонной обложке с белыми неразлинованными листами, которую она блюдет с религиозным фанатизмом. Каждое утро, прежде чем приступить к работе, Паола пишет в начале страницы дату сегодняшнего дня, а потом ниже указывает (или заставляет меня) все пропорции пигментов, которые мы использовали в смеси красок. Раньше я считала, что только я олицетворяю собой клинический случай педантизма и мании совершенства в работе, но, встретив Чеккарелли, поняла, что не одинока. Поначалу ее сверхестественная скрупулезность выводила меня из себя, потом я привыкла и наконец, охваченная стокгольмским синдромом[13], научилась ценить ее.

Вне работы у нас так и не было возможности познакомиться поближе. Я пыталась подружиться, приглашая ее перекусить вместе или прогуляться по центру во время перерыва, но Паола всегда отказывалась. Похоже, она предпочитает соблюдать дистанцию и оставить наши отношения в формальных, чисто профессиональных рамках. Но все же почему-то я уверена, что за этой железной маской скрывается чувствительная душа. Паолу выдает то, как она держит кисть в пальцах, и та деликатность, с которой она скользит ею по фреске – касается очертаний и теней движениями легче перышка.

* * *

Работаем все утро спиной друг к другу – каждая лицом к своей фреске. Единственные звуки здесь внутри – шаги посетителей вдоль галерей и звякание монеток в агрегате, который включает освещение над творениями Караваджо. Я останавливаюсь, чтобы освежить взгляд глазными каплями и проверить мобильный. Пришло сообщение от Филиппо.

После внимательного и углубленного анализа, ясновидящий проектировщик будущего предвидит вечер с аперитивом и кино. В «Фарнезе» показывают Тарантино. Увидимся у меня?

Офис Филиппо находится на Виа Джулия, в нескольких шагах отсюда. Нередко я захожу за ним после работы, и мы идем на аперитив в Кампо деи Фиори[14], а затем в кино на первый сеанс, таким образом нам потом удается еще вернуться домой на метро. Сейчас, когда вечера становятся все теплее, неохота сидеть взаперти дома, и, конечно, его предложение мне нравится.

Ок. До скорого. Чмок

Откладываю телефон и возвращаюсь к работе.

– Кто знает, может существует программа типа «Фотошоп» и для нас тоже, – размышляю вслух, растушевывая белый тон на облачениях Марии, – вот было бы здорово…

Паола улыбается:

– Ну не знаю. Мне бы не хватало ручной работы.

Потом приближается к участку, над которым я работаю, внимательно разглядывая его сантиметр за сантиметром.

– Советую тебе хорошо очистить пятнышки от брызг, – указывает она рукой в перчатке на одно место, – иначе когда будешь закрашивать, получится ужасно.

– Конечно.

Я прекрасно знаю, что делать, но Чеккарелли не теряет возможности поучать. Потом снимает перчатки и начинает приводить в порядок инструменты.

– Ты уже уходишь? – спрашиваю, вытаращившись. (Паола всегда покидает место работы после меня.)

– Да, ты забыла? – она встряхивает головой, высвобождая непослушные волосы от заколки, – Меня днем не будет.

– Ах, и правда.

Действительно, несколько дней назад она говорила мне, что будет занята сегодня во второй половине дня. Понятия не имею, о чем речь, и воздерживаюсь от расспросов.

– Тогда до завтра!

– До завтра! – Паола взмахивает рукой на прощание, неслышно удаляясь в своих кроссовках.

* * *

После обеда мне ничего особенного сделать не удалось. Наверно, потому, что в четыре отец Серж отслужил перед своими прихожанами длиннейшую службу на французском, которая меня отвлекала. А может быть, потому, что внимание рассеялось, а после этого глазам трудно сосредоточиться на деталях. Поэтому, в ожидании половины седьмого и встречи с Филиппо, делаю пока рутинную работу: заполняю внимательно черновик, готовлю пигменты на завтра и привожу в порядок все свои инструменты с особой тщательностью.

Время от времени пересекаюсь взглядом с парнем, который вот уже несколько дней приходит в церковь и часами простаивает перед картинами Караваджо, не обращая внимания на туристов, проходящих мимо.