Я - Даго. Я - Даго Пестователь

Не запомнил Даго, когда, где и от кого, в каких обстоятельствах узнал он, будто бы жрицы в Краю Крылатых Людей способны делать своих властителей долговечными, купая их в заколдованном котле. Но с тех пор, чтобы не делал он, то ли правил, то ли сражался, ели или пил, занимался любовью с женщиной или развлекался беседой с кем-нибудь мудрым, где-то в самой глубине души его, словно острая заноза, ныло желание жить долго. Ибо, зачем же было творить державу и расширять ее границы, укреплять могущество собственного трона, если нельзя было владеть долго, чуть ли не вечно, и ежедневно засыпать с чувством собственной власти, ну а каждое утро просыпаться для последующего властвования. Ведь учила же Книга Громов и Молний, что когда выучит человек науку владения людьми и достигнет власти, одновременно рождается в нем сильнейшая тоска по тому, чтобы править людьми уже вечно. Ибо наслаждение от того, что реализуешь ты власть, невозможно даже сравнить с каким-либо иным земным наслаждением, потому-то никто из земных повелителей не отдал трона добровольно, даже если старость сгорбила ему спину, затмила взор, помутила разум, а из слабой руки начал выпадать меч. И не отдавал он ее добровольно ни своим сыновьям, которых так любил в детстве, но потом пришлось их возненавидеть, а иногда и убить, ведь они желали власти как своего естественного наследия. Никогда и ни один из повелителей не насытился собственным правлением и величием до такой степени, чтобы вот так запросто в один прекрасный день сойти с трона, сказав: "хватит мне уже править", и отдать скипетр и державу в руки достойных людей, после чегно начать спокойную жизнь обыкновенного человека, играясь с внуками и радуясь красотой окружающего его мира. Не существует такой возможности – говорила Книга Громов и Молний – чтобы какой-либо повелитель признал, будто бы кто-либо, в равной степени что и он сам, быть достойным правления, пускай даже это был бы и сын его плоти и крови, ибо в самой сути власти кроется убеждение о собственной исключительности и необычности. Каждый властитель может сослаться на множество примеров, которые свидетельствуют, что тот, кто добрался до власти, не может иметь достойного наследника, сразу же с его уходом державе станет угрожать опасность, разложение и упадок. Разве не так случилось после смерти Карла Великого? Разве не так было после смерти великого Аттилы? Но в то же самое время, сколько же было примеров, что когда меч выпал из ладони старого повелителя или же кто-то силой или изменой вырвал его у него из рук – наследник делал державу обширнее и еще более могущественной. Только редкостью была добровольная передача знаков власти, был у нее некий странный привкус – то ли сладкий, то ли горький; была она словно сосуд, из которого каждый желал напиться, сколько влезет, или хотя бы один глоточек попробовать, пускай даже и ценой незамедлительной утраты жизни или свободы. Разве не делала власть любого человека сразу же умным, красивым, сильным? Не давала ли она возможности глядеть на людей, словно на колышущуюся по ветру хлебную ниву? Не позволяла она достигать дна души людской, чтобы увидеть в ней зло, мелочность, подлость, измену и жадность? И не было такого унижения или подлости, на которые не пошел бы человек, чтобы поить себя напитком под названием власть. Разве не унизили Людовика Набожного его сыновья? Лотар, Пепин и Людовик Тевтонский; разве не заставили его пойти на унизительное публичное покаяние, разве не сослали его потом в монастырь, не разделили его с любимой женщиной и любимым сыном Карлом, поскольку не позволяли им добраться до сосуда власти и дать попробовать хотя бы один глоток. И все же, пережил он все это, и вновь, благодаря измене и подкупу, использованию всего того, что в человеке самое гадкое – вернулся он на трон, расправился с сыновьями, именно их унизил, и, пускай и недолго, вновь пил из волшебного сосуда.