Я - Даго. Я - Даго Пестователь

Пестователь закусил губу, лицо его искривилось в странной гримасе то ли отвращения, то ли гнева или презрения. Он тут же приказал готовиться в дорогу и еще вечером отправился в Гнездо во главе огромного каравана возов, наполненных сокровищами Дунинов и жителей Познании. Обоз сопровождали две сотни лестков и пятьдесят людей Спицимира в черных плащах.

Дикие Женщины рожали быстро и без труда. Зифика ожидала супруга в своей комнате, вновь одетая в мужской костюм савроматской воительницы. Она была горда тем, что дает начало новой династии Пестователей. На грудь себе она повесила золотую пектораль королевы Айтвар, которую обнаружила в каком-то только лишь ей известном месте во время своего похода на Мазовию. На тщательно расчесанные волосы наложила она золотую повязку, в левой ее руке был золотой лук аланов, а в правой – серебряный щит. Рядом с Зификой стояла колыбель с младенцем. Зифика не ожидала каких-либо нежностей от Пестователя, она и не хотела его объятий и поцелуев. Одного желала – чтобы он взял дитя из колыбели, поднял вверх и дал ему имя, тем самым признавая своим сыном и наследником.

Даго вошел в комнату неожиданно, без какого-либо предупреждения от слуг. Красные сапоги и белый плащ были в грязи, потому что начались уже весенние оттепели, по дороге в Гнездо из-под конских копыт летела грязь. Лицо Пестователя было серым от усталости дорогой, а может и от злости. Лишь на голове неожиданно ярко горел золотой камень Священной Андалы.

Сразу же за Даго в комнату вошли Херим со Спицимиром, как будто бы Пестователь хотел иметь свидетелей собственной встречи с женой и сыном.

Он встал перед женщиной, широко расставив ноги, и заявил презрительно:

- Вижу, что ты жива и здорова, а это означает, что не родила мне великана. Обычная женщина, если сын ее великан, в родах умирает. Или ты считаешь, что эта держава нуждается в карликах? Только великан может и далее строить громадное предприятие, начатое мной.

Сказав это, Даго сплюнул жене под ноги, даже не глянув на колыбель.

Зифика побледнела, она, словно проглотив жердь, сидела в кресле, в левой руке держа лук аланов, а в правой – серебряный щит.

К ней подошел Херим и, утешая, произнес:

- Пройдет у него гнев, и тогда он признает сына своим…

Зифика сорвалась с места и закричала:

- Прочь!... Все прочь от меня!... Выметайтесь!...

А Даго сидел в своей комнате, выстеленной гуннскими коврами; он уже выпил полный кубок межа, но ни на миг не испытал успокоительного кружения головы. Слуги принесли ему еду, но он их выгнал. Есть ему не хотелось.

Перед наступлением сумерек пришли к нему Херим и Спицимир.

- Пестователь, - сказал Херим. – Зифика назвала своего сына именем Кир, и она просит разрешения уехать в Мазовию.

- Не позволяй этого, господин мой… - отозвался Спицимир. – Прикажи убить и ее, и ребенка.

Херим схватил Спицимира за плащ у шеи и начал им трясти:

- Спицимир, вечно не хватает тебе людской крови…

Спицимир оторвал пальцы Херима от собственного плаща, после чего положил ладонь на рукоять меча и повторил:

- Прикажи убить и ее, и дитя. Ради добра державы.

Даго бросил глиняный горшок в стену, так что тот разлетелся на десятки осколков. Затем вскочил из-за стола, смял в ладони посеребренный кубок для меда.

- Пускай едет, куда ее глаза глядят. Не желаю ее видеть, касаться ее, разговаривать с ней. И своего выродка тоже пускай с собой забирает.

Он бросился к двери, отталкивая по пути Херима со Спицимиром. Побежал в конюшню и сам оседлал белого жеребца. Вскочил на него и перед самым закрытием ворот крепости выехал галопом в посад, а потом и дальше – в поля и леса.

И как же долго он так скакал в наступающей темноте, все время галопом, как будто бы поток воздуха успокаивал разгоряченное гневом лицо? Бвл ли это только гнев, но, возможно, зависть и ревность? Авданец от семени Пестователя получил маленького великана, такой же маленький великан с кровью Даго имелся и в семействе Палуки. Это сын Авданца или Палуки, в конце концов, подвигнет на плечи творение Пестователя, раз он сам не оставит законного наследника. Даго хотелось кричать от отчаяния, только мчащийся воздух запирал дыхание в груди. Хотелось ему и плакать, но всякую слезу захватывал ветер и осушал глаза и щеки. Хотелось ему убивать, сечь мечом направо и налево, но вокруг был только снег с белыми латками тающего снега.

Так и летел, мчался Даго на белом жеребце, словно некий призрак из Страны Умерших, пока, в конце концов, Виндос не выдохся и с хрипом не упал передними коленями в болотистую землю. Соскочил с него Даго, и единственным существом, к которому испытал он любовь, был его конь. Увидал он пелые хлопья пены на теле Виндоса, поднял жеребца на ноги, и мокрые от пота бока начал оттирать своим белым плащом. А рядом находился какой-то дом, конюшня и мастерская колесника, поскольку перед ней стояло несколько возов и уже готовых колес, ожидавших, когда наденут их на оси.

Даго повел жеребца к постройкам, пинком открыл дверь в жилой дом.

- Эй, люди! Помогите мне осушить моего коня, поместите его в теплую конюшню.