Я, Данила

«Дорогой мой товарищ могущественный Верх!

Я познакомился с Тобой в первые месяцы нашей народно-освободительной борьбы. С тех пор на мою русую и порой шалую крестьянскую голову сваливались всякие авторитетные комиссии, сердитые или просто чересчур ретивые товарищи. И не будь у Тебя точных аптекарских весов для правды и справедливости, я бы давно, и притом, честное слово, совершенно безвинно, оставил по себе одно лишь дурное воспоминание!

По совести говоря, я знал, что Тебе надо повиноваться даже тогда, когда не понимал Тебя. Тогда я был солдатом. Ведь колеблешься лишь раз: вставать под ружье или не вставать. А как встанешь — все! У Великой цели не всегда есть время объяснить себя тем, кто встал под ее знамена. Если я иногда в глубине души идейно оступался, если крестьянский подкожный червь начинал подтачивать мои нравственные устои, то, не находя другой поддержки, я слышал Твое: «Данила, вперед шагом марш!» А выйдя из кризиса, я не нуждался в приказах. Нередко я получал нагоняи за то, что лез поперед батьки в пекло. Но и опережая приказы я оставался незапятнанным и перед Тобой, и в собственных глазах, и в глазах других. А вот в мирное время я в одночасье нарушил и принцип демократизма, и закон централизма.

Я горжусь, что принадлежу к тому сорту людей, которые слишком любят ФНРЮ, чтоб досаждать ей своими мелкими невзгодами, больной печенью, изнемогшими от усталости ногами — словом, всем тем малоприятным грузом, который мужественный человек уносит с собой в могилу, оставляя в назидание потомству лишь неиссякающий оптимизм и высоко поднятую голову.

Дорогой мой Верх, я Тебя понял именно так, когда вступал в партию. Организационный разрыв ничего во мне не изменил.

Верю, Ты понимаешь, что у нас, рядовых граждан, все не так просто, чтоб объясниться в одном письме. Ведь мы все еще судорожно ищем и на провозглашенной линии, и рядом с ней, и под ней, и над ней, пытаемся распутать хитросплетение вопросов и ответов. И в этом нам могут только позавидовать те, кто делает вид, будто у них сплошная тишь да гладь и все проблемы решены. Мы все еще ищем, а это во сто крат лучше, чем найти: айн, цвай, все по ранжиру, выдуманному бог весть какой тщеславной головой. И пока мы идем, спотыкаясь, падая, руководствуясь законами более высокими, чем ранжир, дубинка и ограда, мы будем верны Тебе и, как один, убеждены в том, что на новой Сутеске[30] соотношение будет 1 000 : 1 в нашу пользу, хоть бы нам пришлось пережить еще девять Сутесок, притом с прежней расстановкой сил.

Если мы порой бранимся, то виноваты в том фольклор и плохое преподавание языка в школах, где дети обогащаются знанием грамматики и скудеют словами. Не обижайся на нас, режущих правду-матку в глаза. Мы, Твоя верная непоколебимая гвардия, и прежде любили поругивать интендантов и костить командиров, частью от любви, частью со скуки. Берегись подпевал и любезно улыбающихся молчальников!

Только сейчас я понял, как нелепо с моей стороны наставлять Тебя. Хотел одного, а вышло другое. Извини! Просто потянуло поговорить по душам! Итак, перехожу к тому, ради чего я начал писать это письмо.

Я благодарю Тебя, товарищ Верх, услышишь ты меня или не услышишь. И желаю Тебе крепкого здоровья, чтоб Ты и дальше был там, где Ты есть. И оставайся таким же, какой Ты есть. И может быть, волею судьбы, разумеется, с помощью наших идейно-политических и культурно-просветительных планов, которые мы хорошо составляем, а выполняем бог знает как, мы когда-нибудь превратимся в стопроцентный сознательный народ, завершим наконец эту фазу строительства базы и надстройки, так что Твои поредевшие волосы перестанут седеть от наших мелких безобразий, местнических и прочих плутней, и нам не придется жаловаться снизу, а Тебе отвечать сверху, а всякое дело будет разрешаться само собой. Правда, этой баклавы отведают, наверное, лишь наши правнуки. Ну а если в пирамиде наших биографий какой-нибудь шов между блоками отсырел и отдает плесенью, беспокоиться нечего. Фундамент подведен широкий и глубокий, да и само строение достаточно прочно, чтоб бросить вызов хищным столетьям, а на вершине его сверкают гордость и незапятнанная честь.

Благодарю Тебя за заботу, за Твою позицию в деле моего сына Ибрагима. Прими привет от меня, от моей супруги Зоры Максимович, по прозванию Малинка, и моего сына Ибрагима Абасовича-Лисичича.

Твой Данила Лисичич, бывший крестьянин, бывший партизан, бывший председатель, а ныне беспартийный служащий и счастливый родитель.

Смерть фашизму! Свобода народу!»