Я, Данила

Сапоги стояли в углу. Я взял их и в носках вышел из комнаты. Так, без потерь, вырвался я из лап еще одного вражеского наступления.

Я шел в атаку, попирая асфальт с такой надменностью, словно был мясником или зеленщиком с набитым засаленным бумажником. Белград, однажды обманутый, уже не вызывал у меня особого интереса. Утро загнало рабочий люд «отсемидодвух» в клетки, оставив на улицах толпы домохозяек, спекулянтов, элегантных бродяг, студентов, то есть всех тех, на ком нет кандалов рабочего времени.

С полным сознанием правого дела шел я на приступ очередного рубежа. Это было крупное предприятие, и по тому, как оно работало в Боснии и что мне удалось вызнать о нем в Белграде, я понял, что хозяина у него нет. Я узнал также, что нет там и ловкача, способного вместо золотой маджарии всучить мне медяшку в два динара. Отсутствие должной сознательности на предприятии наше дорогое государство компенсировало солидными дотациями. Каждый метр дороги, проложенной этими недотепами, обходился в дукат, а на деле не стоил и динара. Я намеревался обмишулить его, то есть от имени народа — покарать!

Я быстро нашел роскошное здание. И еще того быстрее очутился в просторном кабинете с темной массивной мебелью чистого орехового дерева. Пол устилали толстые ковры, стоившие примерно столько же, сколько стоят две школы-восьмилетки. Стены украшали картины, которые могли бы висеть в парадных залах какого-нибудь магараджи. От такого стола во избежание пересудов отказался бы даже Рокфеллер. Обилие телефонных аппаратов наводило на мысль, что сюда, видимо, сходятся нити разведывательной службы всего мира. Кресла были такой величины, что из каждого можно было бы сделать два. В книжных шкафах за стеклами выстроились по ранжиру объемистые книги в кожаных переплетах с золотым тиснением. Все здесь было полутемное, тяжелое, большое, рассчитанное на то, чтоб вызвать у профана благоговейный трепет перед мудростью и величием экономических верхов, а тем, кто тут работает, — создать приятную тишину и иллюзию, что именно в этих стенах решается судьба государства. Бездна притязаний и дурной вкус тощий государственный карман в расчет не принимали.

Из этой сумрачной пещеры наших дней вынырнул человечек, мне по пояс, и пошел навстречу с протянутой рукой.

Я тотчас вонзил в него острый, как нож, взгляд. Да, такому специалисту я не доверил бы даже размешивать штукатурку. Геморроидная подслеповатая рыбешка из океанских глубин административного аппарата, выплывшая наверх благодаря особой гибкости спины и языка. Этого человека ведет по жизни один лишь страх перед внезапным и неведомым. Раб тайного тщеславия, великий маг лести, неутомимый канатоходец на проволоке кадровой политики. И вечный мученик из-за чего-то, что он скрывает. То ли хроническое воспаление мочевого пузыря, то ли ревматизм, бессонницу, воспаление почек? Или с трудом замаскированное пятно в биографии? Мастер наводить лоск на сделанное другими. Червяк перед вышестоящими, солдафон с подчиненными. Ужасно сердит на бога за то, что тот не поделил с ним свое всемогущество. Крупный специалист по мягким поворотам. Заклятый враг смелых вертикалей. Спирохета югославской экономики.

Я понял, что в кассе у него пусто. Машины загублены. Продает три старые, чтоб купить одну новую. В противном случае сверху зазвонит звонок, возвещая последний акт. И тут, как по заказу, являюсь я — покупатель его хлама. В некотором роде — спаситель.

Он сразу попытался взять меня величием. Я подыграл ему — пусть себе думает, что уложил меня на обе лопатки. Прикинулся этаким пентюхом, которого ничего не стоит ободрать, как липку. Он даже начал подпрыгивать на месте от радости. А я потирал заскорузлые ладони, позволяя одру тонуть в трясине, на которую он весело выскочил, приняв осоку и тростник над водой и илом за зеленую луговину.

Два часа мы просидели, три часа объезжали объекты, разумеется, в лимузине, после чего подписали контракт. Он мне — дробилки, каток, бетономешалки, я ему — миллионы. Первый взнос — в Лабудоваце, после приема машин комиссией. Два других — в течение двух последующих месяцев. Их механическая мастерская немного подремонтирует машины, чтоб проработали хотя бы некоторое время.

Мы торжественно пожали друг другу руки. Директор устроил небольшой банкет по случаю подписания контракта. Я отказался быть на нем, сославшись на то, что тороплюсь.

— Мы выпьем за вас! — поспешил утешить меня директор.

Провожали человек сорок — чуть ли не весь коллектив дирекции. Не хватало только транспарантов. Большая трудовая победа радовала их безмерно.

Под вечер я нашел свою конторщицу у грузовика. Самоубийством она не кончила. Более того, вчерашние свои страдания мудро скрыла под маской очаровательной улыбки. Я подсадил ее в кабину, улыбнулся Белграду и сел сам.