Я -- дерево. Я -- стекло

Я слушала Диму, и незаметно сердце замедлило темп, а Скелет ушел из комнаты и из моей жизни, хотя бы временно. Тихий, спокойный, голос Димы усыпил голоса в голове, а то, что он поделился своей историей, которую он, возможно, никому больше не рассказывал, бальзамом пришлось по моему истерзанному достоинству, и я почувствовала себя нужной.

— Не знаю, почему я рассказал тебе именно это. Наверное, я просто скучаю по нему.

Дима улыбнулся и спросил:

— Как ты?

Я ничего не ответила, чувствуя внутренне опустошение, отчего ни одно слово не приходило на ум, но попыталась вложить в свой взгляд всю полноту своей благодарности, надеясь, что он поймет.

— Ты держишь ее? Держи! — раздался голос мамы. Она зашла в дверь, держа в руках шприц. Он испугал меня, и я стала вырываться.

— Что это? — спросила я.

— Надя, не двигайся, — ответила мама. — Держи ее крепче.

— Что это? — спросил Дима.

— Успокоительное.

Я хотела спросить маму, почему она никогда не отвечает на мои вопросы, но язык не слушался. Казалось, сердце перестало биться, и реальность еще сильнее отдалилась от меня.

— Как не вовремя, как не вовремя, Надя, — устало проговорила мама, присев на место Димы.

— Почему не вовремя?

— Мне через неделю на работу надо. Я ухожу на сутки. Дед что-то совсем прихворал, надо следить за ним. Ох, не вовремя. А если не пойду, так Иннокентий не посмотрит, что он дружил с моим мужем, и уволит. Он нанимал меня сиделкой не для того, чтобы я четыре раза в год отпуск брала.

Мама покачала головой, но подумав, выпрямила плечи, и глаза ее перестали тревожно разглядывать мое лицо, а уверенно поднялись на Диму. Поглаживая мою руку, она заговорила:

— Придется попросить Валю. Я не оставлю Надю в таком состоянии без должного присмотра.

— Кто такая Валя? — спросил Дима.

— Не фамильярничай. Для тебя Валентина Олеговна.

— Хорошо, — выдохнул он. — Кто такая Валентина Олеговна?

— Медсестра. Мы с ней познакомились в больнице, где я работала. Она сейчас тоже на пенсии. Раньше Валя всегда сидела с Надей, но недавно сказала, что хочет на отдых, устала.

Мама передернула плечами, сжав мою руку.

— Устала, видите ли. А мне на кого Надю оставить? Но, думаю, она согласиться на один вечер.

Голова закружилась и затуманилась, я уже начала проваливаться в сон, но голос Димы вывел из секундного сновидения:

— Может, лучше Наде в больницу лечь?

— Опять ты со своими советами, племянничек, — сказала мама раздраженно.

— Тетушка, — копируя ее интонацию, ответил Дима, — я же как лучше хочу.

— Все тебе смешно, только мне не до смеха. Не хочу я пока, чтобы Надя в больницу ложилась. Может, обойдется еще. Такое бывало. Посмотрим…

Голос матери становился все тише и тише, туман окончательно поглотил меня, и я, наконец, уснула долгим, крепким сном.

Дима

Струны звенели, шептали, дрожали, едва я их касался. Затвердевшие кончики пальцев умело перебирали их и зажимали, и мелодия струилась, словно карамель с растаявшего леденца. Тишина наполнялась звуками, такими нежными, даже несмелыми, что мелодия усыпляла. Играя ее, я почувствовал, как расслабляюсь, точно по телу разлили сироп, и начал растворяться. Вокруг, вместе с музыкой, создавалась отгороженная от остального мира вселенная: в ней не было проблем, неразрешенных задач, в ней существовала только музыка.

Мелодия летела, закручивалась, поднималась до вершины и была близка к заключительному аккорду, но стоило, всего на секунду, вспомнить о деньгах, как рука дрогнула, и все оборвалось, будто старческая жизнь. Тишина вновь завладела комнатой, и вселенная распалась, позволив действительности обрушиться на меня.

Я вспомнил события последних дней, и злость на самого себя и на всех вокруг на мгновение стиснула горло, и желудок скрутился в комок раздражения. Я вспомнил веселые дни кутежа, пролетевшие ночи в клубах и в кино, всех новых знакомых, их пьяный смех и запах сигарет. Я вспомнил, как было весело, и, выпив, каким щедрым я становился.

В воспоминаниях возникло лицо Жени, ниоткуда появившегося парня, как я брал у него взаймы деньги, и с каким серьезным видом он сказал, чтобы я на неделе их вернул.

Я попытался переключиться на что-то другое, начать играть новую мелодию, но пленка воспоминаний уже не могла перестать прокручиваться, и я вспомнил, как бездумно тратил деньги налево и направо, а через две неделе Женя уже вытряхивал из меня долг. Я вспомнил, как прижал к стенке Сашу, пытаясь заставить отдать то, что он занимал. Отчаянье завладевало каждой клеткой тела, и я начал дрожать от напряжения и злобы. Саша, подняв руки к верху, уверял, что вернет позже, обязательно, впрочем, если они мне так нужны, я могу попросить у своих родителей, или у тети.

Но стоило заговорить с мамой насчет денег, она заверещала, что они уже присылали, что я обещал тратиться только на необходимое, и что у них сейчас нет. А тетя Марина ходила взвинченная и усталая, и я не решался с ней заговорить.

Женя продолжал настаивать, и я, в свою очередь, понимал, что сумма немалая, и нужно вернуть, сейчас же, немедленно, но не знал, откуда их достать.