Я диктую. Воспоминания

Я верю, что писатели, поскольку это их профессия, пишут сами. За всех прочих — журналисты; для них это является основным занятием.

Вчера один человек, обычный человек, не литератор, сказал мне:

— Впечатление такое, словно все эти мемуары написаны одной и той же рукой.

Почти так оно и есть. Но это не ново. Когда мне было двадцать два года и я еще писал под псевдонимом, один издатель предложил мне написать воспоминания Жозефины Бекер[61]: ей, окруженной ореолом недавней славы, в ту пору было лет двадцать.

Я отказался. Один мой коллега, к которому я при всем при том питаю огромное уважение, согласился.

Скоро мы получим воспоминания велогонщика Меркса, который едва говорит по-французски. Будут у нас и мемуары знаменитостей, полузнаменитостей и четвертьзнаменитостей всякого рода, а там — недолго ждать! — всех подряд.

У каждого человека в семейном альбоме имеется фотография, на которой он в возрасте трех-четырех месяцев лежит голенький на медвежьей шкуре. И свадебная фотография; обычно всех молодоженов снимают около одинаковой гипсовой колонны. Гораздо реже можно найти фотографию тех же людей в возрасте восьмидесяти лет.

Вот почему я не даю разрешения назвать мемуарами два тома, надиктованные мной, ибо это просто-напросто разглагольствования отшельника.

И в отличие от Рубинштейна, который охотно это делает, я отказываюсь говорить о более менее известных людях, с которыми мне доводилось встречаться. Их жизнь принадлежит им. Я могу говорить только о своей.

Мне могут возразить, что оба тома — «Человек как все» и «Следы шагов» — полны мной. Да, действительно. С тех пор, как я не пишу романов и не придумываю героев, мне обязательно надо о чем-то говорить. И вот изо дня в день я записываю все, что мне приходит в голову.

Но это не мемуары. Я решительно восстаю против такого определения.

Р.S. Право, это становится модой. Мало кто из известных адвокатов, знаменитых врачей и вообще «знаменитостей» решается уйти, не оставив автопортрета и не сообщив, какое место он занимал в обществе. Люди читают воспоминания медицинских сестер, сотрудников учреждений социального обеспечения, бывших заключенных (особенно заключенных обоего пола: это очень соблазнительно). Уверен, что скоро объявят о мемуарах клошара. А почему бы и нет?

7 июля 1974

Без четверти десять утра.

Сегодня я случайно проснулся на полчаса раньше, чем обычно. Мы с Терезой уже совершили небольшую утреннюю прогулку. Солнце утром было жаркое, и поэтому мы проделали то, что называем «прогулкой по кладбищу».

Настоящее кладбище с надгробными камнями и пышными памятниками находится несколько дальше, а мы дошли до колумбария — это один из лучших парков Лозанны, и мы иногда посиживаем там на скамейке.

Ни антураж, ни атмосфера здесь не навевают мрачных мыслей. В ярких глиняных урнах находится пепел, но в них можно было бы ставить и цветы.

Возвращались мы по Судейской и Инжирной. Меня потрясло зрелище ревущего потока машин. Куда они мчатся? Куда мчатся все эти водители с напряженными лицами, семьи, набившиеся в маленькие автомобили?

Куда мчатся парижане, устремляясь к выезду из города у заставы Сен-Клу? Куда мчатся берлинцы? Жители Нью-Йорка? Низкорослые, экспансивно жестикулирующие японцы из Токио?

Что делают в этот час негры в деревнях Уганды? Должно быть, женщины, как обычно, толкут просо в огромных деревянных сосудах?

Несмотря на существование радио, телевидения и газет всевозможного толка, мы, в сущности, не знаем о том, что происходит на свете.

Да! Сегодня днем шестьдесят тысяч человек заполнят мюнхенский стадион, и подсчитано, что еще семьсот миллионов в разных странах будут смотреть футбольный матч по телевидению.

Футбол? Разумеется, будут играть в футбол. Но для игроков и болельщиков не будет ли это продолжением последней войны?

Встречаются Голландия и Западная Германия. Когда в последний раз они встречались, но не на футбольном поле, а на полях одной из этих стран, атмосфера была гораздо трагичнее.

Миллионы, миллиарды мозгов работают в головах. В наших головах. Мы не знаем, о чем думает сосед, не говоря уж о человеке, живущем у антиподов. А ведь те, кого называют дебилами и кретинами, тоже думают, думают. Крохотным колесикам крутиться не запретишь!

В сущности, мир — это огромная мыслящая машина, которая мыслит впустую, ибо это ни к чему не приводит.

Вчера из-за одной незначительной фразы я случайно сделал открытие, тоже незначительное и касающееся всего-навсего моих детей.

У меня их четверо, я уже об этом говорил. И думаю, говорил, что они образовали что-то вроде маленькой мафии, а именно: они гораздо больше доверяются друг другу, чем мне.

Теперь я начинаю чувствовать, что и в моей семье все будет так, как в других знакомых семьях. Внешне все друг друга любят и, как правило, ладят между собой.

Но с достижением определенного возраста у каждого формируются жесткие, чтобы не сказать жестокие, убеждения.