Я – дочь врага народа

Сергей не нашёл нужным ответить ей. Он сел на диван и только потом обратился, но не к Марии, а к племяннице, которую разом и спросил, и укрепил в себе:

– Да просто так! Порода у нас одна – быстриковская. Правда, внук Анна?

Нюшка кивнула, а Сергей ещё раз утвердил:

– Вот и помни об этом всю жизнь!

Оттого, что дядя заговорил с нею как со взрослой, девочка ощутила себя нужной и почти равной ему. В единый миг она выросла до его дружбы. Она подошла и припала к рукаву его пиджака. А Марии захотелось убедиться в том, слышал ли Сергей её, перед Нюшкою, откровение.

– О! Нашла щеня сосок – змеиный хвосток… – произнесла она с издёвкой. – Давай, давай, – обращаясь к Нюшке, она глазами встретилась с мужем и уже, не зная кому, договорила: – Болтай, болтай про меня… В брехню легче верится.

– Не надо ничего «болтать»! – так же, глядя на Марию, признался Сергей сразу обеим. – Я сам только что всё как есть слышал.

Сказал и спросил Нюшку:

– Ты ужинала?

– Успеется! – ответила Мария за девочку и добавила от себя: – Не подохнет!

Последним словом Мария как бы вышвырнула племяшку из разговора, чтобы та не мешала ей отвечать на Сергеев «допрос», который от его лица собралась она учинить сама над собой.

– Ну-у! – надменно произнесла она. – И чем таким стоящим намерен ты убедить наше советское правосудие? – В запале она повысила голос. – Да! Я толкнула Мицая! Да! Я сахар украла… И письмо Катьке я на…

Хотя Мария не закончила последнего слова, однако Нюшка и та поняла, почему в доме наступила такая грязная тишина, словно его вместе с крышей завалило оползнем…

Пока Сергей собирался сквозь эту глухоту отправить к Марии законный вопрос: «Ты хоть соображаешь, что ты натворила?» – у неё был уже готов ответ:

– А што такого случилось?! Я што, отравила её, твоим костылём убила? Ага! Такую убьёшь! Она по мужу-то по своему только и взвыла, что один раз. И то бабка Дарья вынудила. Так что ни хрена… Не убудет от твоей Катерины – пробздится и вернётся. А я тут хоть немного хозяйкой поживу… – потрясла она перед собою ладонями и уже со спокойной наглостью пояснила: – Недолго тебе меня терпеть. Скоро в детдоме для меня комната будет готова.

– Нет! – заявил Сергей. – Хозяйкою ты тут не поживёшь.

– Это почему же? – с нажимом спросила Мария.

– Если даже, как ты думаешь, к правосудию нет смысла обращаться, то уж от деревни пощады не жди.

– А как твоя деревня узнает? Этот запёрдыш, – указала Мария на Нюшку, – донесёт или ты сам меня заложишь? И што?! Пожалуйста. Закладывай. Дело тут же дойдёт до района… Тебя же самого из-за такой, как я, жены попрут из партии…

Она говорила уверенно, с ухмылкой:

– Так напинают по твоей хромой заднице, что на директорском стуле не усидишь… Придётся не только про школу, а и про Мицаеву ногу, и про Катьку забыть…

– И правильно сделают! – сказал Сергей, поднимаясь, чтобы уйти из комнаты.

Но Мария заторопилась договорить:

– А я ещё и следователю заявлю, что письмо мною писано под твою диктовку. Что нам обоим захотелось без хозяйки обойтись…

– Даже так! – обернулся от двери Сергей. – Ну что ж, дело твоё, заявляй…

– Моё дело, моё. И шутка моя…

– Ах ты, оказывается, пошутила. Это когда же? Сейчас или когда письмо писала? Или когда велела Осипу переслать письмо почтою из Татарска в Казаниху? А ведь, кроме вас, в деревне больше некому так шутить…

– Чего ты мне этим письмом тычешь? Письмо-то – тю-тю! Заодно с твоей Катериной исчезло…

– В том-то и дело, что оно у меня. Катерина его в конторе забыла. Прихватила только пустой конверт. Ты хоть старалась корявила почерк, но я-то его сразу узнал.

Мария словно примёрзла к стулу. Даже руки не уронила. Они так и повисли над её коленями.

– Пошли, внук Анна, – позвал Сергей племянницу. – Мы с тобой пока в кухне поживём, а дальше видно будет, что нам делать…

Мария сорвалась со стула, подскочила и выдернула из-под руки мужа костыль. Но, сообразив, что Сергей «упрыгает» и с одной опорою, сорвала с его лица очки и хлестанула ими об пол!

Хлестанула и сама оторопела от сотворённого.

А Нюшке довелось поднять с половицы только пустую оправу…

Не настолько Сергей был слеп, чтобы не видеть, как Мария несколько минут спустя натянула у порога ботики, набросила на себя хозяйкин полушубок и пропала в ранней темноте декабрьской ночи…

Сам он остался сидеть в кухне, опершись обеими локтями о край столешницы. Голова его была зажата ладонями. Против него, на фитильке, опущенном одним концом в солонку, наполненную топлёным жиром, мелко подрагивал слабый огонёк.

«Плачет!» – поняла Нюшка.

Нет, Сергей не плакал. В нём трепетало сердце. Оно, похоже, исходило в беспомощность своею логикой. Всю жизнь в Сергее никак не смыкались понятия: человек и подлость.

Нюшка подошла к нему, тронула за рукав, прошептала:

– Поехали домой.

Сергей близоруко посмотрел на племянницу, силясь её понять. Она повторила:

– Плохо тут… с тётей Машей. Поехали домой.

– Да, да! – согласился он. – Плохо, внук Анна. Домой бы… конечно… Не получится домой…

– Почему?

– Как тебе объяснить? Поговорку такую знаешь: «Рад бы в рай, да грехи не пускают»?

– Знаю.

– Ну! И что же это, по-твоему?