Я – дочь врага народа

Пахнет дымом и навозом,
Куры квохчут у плетня,
Хороводятся берёзы
В звоне мартовского дня.

Снег парует ли на крыше,

Воробьи ль дерутся в прах —
От восторга у мальчишек
Небо плавится в глазах!

На дворе телёнок пегий

Юбку бабкину жует,
В нетерпении телега
Колесом о землю бьёт.

Ночи день сегодня равен —

Пляшет солнце на сосне,
И колодезный журавль
Поклоняется весне!

Доктор замолкает, и все молчат.

Лиза поражена: всего один раз она прочла Игорю Васильевичу своё стихотворение. И вот… А доктор уверяет девочек:

– Когда-нибудь вы станете гордиться тем, что жили рядом с автором этих строк!

В центре огромного детдомовского коридора горит всего лишь одна керосиновая лампа. Она стоит на подставке, крепко вбитой в простенок. По обе стороны от лампы двери спален.

Полночь.

От входа в коридор медленно, почти неслышно идёт Цывик. Он сегодня дежурит. Тень его, поначалу огромная, размытая, с каждым шагом укорачивается, вырисовывается. Под лампою она почти пропадает. Затем снова начинает приобретать прежние очертания.

Но тут за спиною Цывика летящим из спальни ботинком сшибается с лампы стекло, огонь гаснет. И разом в темноте кто-то валится воспитателю под ноги, кто-то пихает его в спину. Он падает. Его хватают за ноги, за руки. И вот уж он барахтается в натянутой на него матрасовке. Скинуть её невозможно – держат.

Палками, ногами ли, обутыми в ботинки, Цывика лупят по голове, по рёбрам, по коленям… Бьют свирепо, долго, молча – со знанием дела… Пока он не затихает в мешке…

Утром по селу говорят, что Цывик в темноте сорвался с чердачной лестницы. Ему на крыше якобы чего-то показалось в темноте. И только один Штанодёр узнал от него истину. Он долго рассматривал матрасовку, кое-где испачканную пятнами крови. Но она оказалась ничьей. Её ребята сперли в изоляторе…

Мажай

Прошли сутки. На дворе непогода. Сегодня Цывик должен быть на работе. Но его нет. Похоже, ребята полной мерой оценили позавчера его воспитательские «заслуги».

Однако же Лизу в кабинете директора он долбанул головой о стену основательно.

– Сотрясение не из лёгких, – печалится Игорь Васильевич и, уходя из спальни, не велит ей вставать, девочек он просит не больно тревожить её.

Самое время сочинять. Но Лизу подташнивает. Какие уж тут стихи… Думается лишь только об одном, что на этом дело не кончится. Потому нужно бежать!

А в чём?

Тёплую одежду в детдом так ещё и не завезли. А через неделю – школа.

В детдоме есть ребята и постарше Лизы, но учатся неважно. И она сама – не ахти. Но ей всё-таки удаётся каким-то путём закончить шесть классов. Предстоит седьмой. В шестой класс идёт Аверик Толя. Остальные ребята – не больше четвертого. С ними, скорее всего, учителя будут заниматься прямо в детдоме.

Для Лизы кастеляншей уже приготовлена пацанья гимнастёрка, пошита юбка из чьей-то старой грубой шали, и сорокового размера ботинки.

Но у Лизы печаль не о школе – о том, что не в чем бежать. Если Цывик решит, что она смирилась, то, чего доброго… Таиться и изворачиваться Лиза не умеет. Она не Денис, который шестерит перед воспитателем так, что Лизе кажется, будто они оба воняют, словно та косынка на полу, что была оставлена ею в кабинете директора.

Почему он так уж извивается? Почему?

Лиза не успевает додумать. Кто-то из пацанов что есть мочи орёт во дворе:

– Мажай! Мажай идёт!

Она знает, что ребята зовут Мажаем воспитателя старшей группы девочек – Мажарова Александра Григорьевича, которого она за три недели пребывания в детдоме ещё не видела.

За криком следуют суматоха, топот и ликование.

Лизе хочется туда, но слово Игоря Васильевича для неё свято.

В спальню входят всей гурьбою. И мальчишки тоже.

Если равнять Цывика с Мажаем, то сказать бы следует так: велик пожар в ночи, но хлеб пекут в печи…

Не о том ли самом говорит Лизе и рука Александра Григорьевича. Он лишь пальцем проводит по рубцу на тоненькой шее девочки, но этого хватает, чтобы в душе её на всю жизнь затеплился огонёк живой доброты.

Каждому из ребят тоже хочется его особого внимания, словно перед ними святой Петр, одним прикосновением исцеляющий ото всех недугов.

Лиза, однако, не из назойливых. Она смущена. До ушей натягивает одеяло. Но ребята угомониться не в силах. Шумят. Радуются.

– Довольно! – говорит Мажай. – Пошли обедать.

Он выходит из комнаты последним. С порога оборачивается. Улыбается. Затем морщит нос и помаргивает обоими глазами.

Ни с того, ни с сего Лиза повторяет то же самое. И оба смеются.

Оказия

Седьмой класс. Русский язык преподает благовидный Корней Михеевич. Как и Игорь Васильевич, он тоже сосланный. Поговаривают, что у него учился сам Ленин. Хотя вряд ли.

Всякий раз, когда накануне бывает сочинение, Корней Михеевич журит Лизу: