Я догоню вас на небесах (сборник)

— Нет, — сказал он. — Не могу позориться перед населением, купаясь в таких дурацких трусах. И ты бы, рядовой Перевесов, не позорился.

Девушка вдруг засмеялась за Пашиной спиной, а когда он к ней обернулся, вытерла ему лицо полотенцем.

— Рядовой Перевесов! — крикнул майор. Но, поняв, что крик его в данной ситуации неуместен и политически вреден, сказал растерянно: — Перевесов, сейчас же оденься. Не стой голяком перед новой немецкой молодежью. Черт бы тебя побрал… Короче, я беру мотоцикл, а ты пешком пойдешь. И немедленно.

Паша достал из кармана часы, показал их девушке.

— Морген. Цвай ур. — И топнул пяткой, мол, здесь, на этом месте.

Девушка ничего не ответила. Сняла резиновую шапочку, тряхнула стрижеными светлыми волосами.

— Перевесов, — сказал майор. — Ты посмотри на нее. Она же дите. Мне баб не жаль — подстрекатели и психопатки. Но от детей — руки прочь!

— Вы правы, товарищ майор. — Паша подошел к девушке, пожал ей руку. Сказал: — Ауф видерзеен, комрад фройлен. — Залез в галифе, ботинки. — Морген. Цвай ур. — И пошел в сторону части, на ходу надевая гимнастерку.

Майор догнал его на мотоцикле, притормозил и спросил:

— Думаешь, придет?

— Не знаю. Хорошая девушка.

— Перевесов, ты понимаешь, о чем я? Может, мне тебя на губу упечь, на пятнадцать суток?.. Смотри, Перевесов, влюбишься — отчислю в спецподразделение. — Майор нажал на газ и с таким треском рванул к части, что Паша должен был бы почувствовать свою полную беззащитность перед уставом, порядком и еще чем-то таинственным и неумолимым.

На следующий день Паша пришел к старшине Зотову за увольнительной.

— Не дам, — сказал старшина. — Меня уже майор Рубцов вызывал… Думаешь, она придет?

— Придет, — сказал Паша. — Я не думаю. Я сердцем чувствую. Сердце мне говорит.

— У тебя сердце, а у меня майор, — сказал старшина. — Правда, он оговорку сделал, сказал, если очень уж просить будет — дай… На. — Старшина вынул из стола уже заготовленную увольнительную. — Деньги есть?

— А зачем? — спросил Паша.

— Там на штрассе немцы что-то вроде кафе открыли. Ликер продают мятный. Зеленый, как болотная херня. Кофе свекольный — тоже херня. И пирожные вот — с ноготь. Подворотничок пришей чистый.

— Есть у меня в мешке деньги, — сказал Паша. — Каждый месяц давали…

— И чтобы в лучшем виде! — сказал старшина, повысив голос. — Без рук! Если патруль спросит, куда увольнительная, скажешь — отпуск за отличную службу… А может, за клеем?

— За клеем я вчера ездил.

Сейчас те приятели, что помладше, говорят Писателю Пе, задетые за живое его свободным характером и независимым способом жить, — мол, ты старше нас на войну. Но эта фраза по сути своей лишь фигура для украшения речи над гробом усопшего. А на самом деле каждый солдат на войну моложе, потому что недолюбил, и, если он понимает это и если он не глуп, он умрет молодым. Посмотрите на тех, кто прибавил войну к своему возрасту — они быстро состарились, превратив свою жизнь в служение прошлому и ничего не ожидая от будущего, кроме признания в непомерной прогрессии их заслуг перед Родиной, считая уже само собой пребывание в армии актом беспримерного подвига.

Красивая бесподобная студентка милая Мария передернет плечами: мол, все это липа и яблоневый цвет — на войне барышень волокут в кусты, а не купаются с ними в светлых струях теплого озера. Студентка Мария знает. Она все знает. Знает, что и любви, как таковой, нет, есть только желание барыша.

В небе над теплой землей шла своя непредсказуемая деятельность. Туча, брюхатая и одинокая, наползала на озеро.

Паша глядел на нее без злости: дождь — явление преходящее, он же, Паша, шел к вечному.

Когда Паша вбежал на пляж, там было пустынно. Лишь одна фигурка боролась с ветром. Она была в синем платье с белыми пуговицами и белым воротником. В белых туфлях на низком каблуке и с зонтиком. Зонт был широкий мужской, даже стариковский. Наверно, она схватила его впопыхах.

Они стояли друг против друга и как бы боялись один другого, и как бы один у другого просили прощения, и оба чувствовали одну и ту же боль в переносице. Ветер толкнул их друг к другу. Она протянула Паше зонт, предлагая укрыться под зонтом от дождя и как бы отдавая себя тем самым в объятия Паши, поскольку под зонтом, не прижавшись друг к другу, укрыться от дождя невозможно.

Паша взял зонт, но встать к девчонке близко не смог. Тогда он воткнул зонт ручкой в песок глубоко, чтобы ветер не вырвал. Прокопал каблуком вокруг зонта канавку и стащил гимнастерку.

— «Анна унд Марта баден!» — заорал он запомнившуюся на всю жизнь фразу из учебника немецкого языка. Быстро раздевшись, он запихал под зонт всю одежду.

И девушка, вдруг поняв, что их спасение в озере, сбросила платье, туфли. Надела резиновую шапочку, но тут же и ее сбросила. Паша сложил все под зонт.

Стихия низринулась на них. И они с криком спрятались от нее в воде.