Я должна кое-что тебе сказать

Эльза Фейе ни разу не пыталась познакомиться с Беатрис Бланди. Книг было достаточно. Ей казалось, что писатели и так отдают своим произведениям лучшее, что в них есть, – нужно ли после этого идти в книжный магазин или на ярмарку, чтобы увидеть их во плоти? Зачем ей знать, пишут ли они ручкой Montblanc или гусиным пером, поздно ночью или ни свет ни заря? К тому же Эльза Фейе и сама писала, она выпустила уже несколько романов, и что-то вроде стыдливости мешало ей рассылать восторженные письма любимым авторам. Конечно, иногда ей случалось пересекаться с ними на фестивалях и книжных ярмарках, и заметь она в толпе Беатрис Бланди, то, разумеется, подошла бы к ней и сказала бы что-то вроде «я обожаю ваши книги». Очень коротко, буквально пару слов, на это ей хватило бы смелости. Но случая так и не представилось. А потом из интернета она узнала, что Беатрис Бланди умерла. Сгорела от рака буквально за несколько недель. Посыпались восторженные некрологи в соцсетях и прессе; она была известной писательницей, обладательницей престижных литературных премий, жила в Париже, была со всеми знакома, всеми любима, и новость о ее смерти поразила литературный бомонд. Эльзу Фейе тоже. Хоть Эльза и не принадлежала к этому парижскому кругу, в первые дни после кончины Беатрис Бланди ей было грустно. Значит, больше не будет романов великой писательницы? Ни одного? Ею восхищалась не только Эльза, несколько месяцев спустя писательнице посвятили несколько книг, документальных фильмов, каждый стремился рассказать, как Беатрис Бланди повлияла на его жизнь, творчество, каждый хотел по-своему воздать ей честь – фильмом, песней, романом… Эльзе же оставались лишь ее книги, ведь их всегда можно будет читать и перечитывать. Так творчество писательницы постепенно пропитает ее собственное, станет ей своего рода наследством.

Беатрис Бланди написала немного, всего пять романов за тридцать лет – получается, по роману раз в шесть лет. Она была не из тех авторов, которые выпускают по книге в год и постоянно на виду – то на радио, то по телевизору, – нет, в интервью Беатрис Бланди объясняла, что садится писать, когда это становится острой необходимостью, иначе она не может работать. Она писала короткие романы, едва ли больше ста страниц, мощные, ослепительные тексты, и Эльзе нравилась эта лаконичность, умение не распыляться. Ей казалось, что это проявление деликатности, способ не заполнять пространство исключительно собой, уступать место другим, и всякий раз, когда Эльза перечитывала одну из книг Беатрис Бланди, она словно занимала место рядом с писательницей. Это напоминало диалог, всегда захватывающий, всегда волнующий, как будто она отправлялась в путешествие и каждый раз возвращалась преображенной. Эльза чувствовала себя в долгу перед Беатрис Бланди – та подарила ей столько красоты, но теперь ее больше нет, а Эльза, увы, так и не успела ничего ей сказать. Теперь она жалела о том, что не решилась на встречу, что так и не рассказала, как сильно книги Беатрис Бланди изменили ее. Именно они помогли Эльзе решиться и предложить свои тексты издательствам, добиваться публикации, несмотря на отказы, и наконец напечатать сначала несколько рассказов, а потом и короткие романы, наподобие книг Беатрис Бланди.

Когда Эльза уже собиралась отправить издателю свою последнюю рукопись, ей захотелось посвятить ее «Беатрис Бланди, безвременно ушедшей». Нет, это нелепо. Это лишнее. Да кто она такая, чтобы так говорить о смерти писательницы? Лучше помянуть ее как-нибудь изящнее, например цитатой… Да, фраза из Беатрис Бланди, эпиграф – прекрасный способ воздать ей должное, но без лишней помпезности.

Вооружившись маркером, Эльза перечитала все пять ее романов в поиске фразы, одной-единственной фразы, которая воплотила бы в себе все, что она любила в книгах Беатрис Бланди. Это оказалось сложнее, чем она ожидала. Их было трудно разбирать на цитаты. Вырванные из контекста, предложения теряли силу, становились банальными. Именно текст во всей своей полноте придавал им смысл и точность. Конечно, она же не поэтесса, а романистка, как же Эльза не сообразила раньше?

В конце концов она нашла отрывок, который не показался бы нелепым в качестве эпиграфа – ни ей самой, ни Беатрис Бланди.