Я, дракон

И больше ничего не сказала — слишком долго было б рассказывать: и про то, как подменила она Буглюмовы карты, и как использовала старое заклятье, чтоб свести две судьбы, и много всего другого. Ведь начинать историю пришлось бы еще с тех времен, когда девчонкой стянула она у подвыпившего проезжего сказителя мешочек старинных преданий. Среди прочих, было в нем и про то, что служит оковами дракону его собственное сердце: покуда бьется оно — мучается крылатый в человечьем обличье, уязвимом и недолговечном. Стоит же сердцу пропасть, как обретает он долголетие и свободу, разве что король может править судьбой его, но про то отдельная сказка — так же как и про то, что случается с тем, кто согласится попробовать драконье сердце на зуб.

* * *

…Давно ушла уж домой матушка Гримла — некогда ей особо рассусоливать: помимо счастья и оберега близких, много и простых забот у хранительницы очага. А Скруп все лежал в стоге прошлогоднего сена. Грелся на солнышке, почесывал толстое серое брюшко, щурился, глядя в небо, и лениво размышлял: хорошо ли то, что негаданно выпало его кузену? И каково променять домашний уют на жизнь, полную скитаний и опасностей?

— Впрочем, — чуть погодя сказал он сам себе, — не всякой крысе дано стать драконом. Наверное, это чего-то да стоит…

И после долго еще всматривался он в бездонную синь, где в такт его мыслям неспешно текли взбитыми сливками облака, и думал, что теперь-то братец Гезза узнает их вкус…

Лариса Бортникова Жил-был у бабушки

Мы с Лариской договорились про Солонку никому-никому… Даже Мишке Завадскому из пятьдесят шестого. Мишка — хороший, и настоящий командир, если в войнушку биться. Но мальчишка. А мальчишкам доверять нельзя.

Держались мы с Лариской целый июнь и половинку июля, а потом все-таки Лариска не утерпела, а все из-за велика, которым Мишка Завадский хвастался и никому не давал покататься. Можно подумать, что мы этот велик слопаем без повидла. Ну, Завадский хвастался, хвастался, ездил туда-сюда по Пролетарской — от забора Капитоновых до самого молочного, а Лариска рассердилась и выдала все про Солонку. И то, что он у Бабсани в сарае прячется, и только по ночам в сад выходит, и то, что он булки по шесть копеек любит — рогалики, и то, что у него спина горячая-прегорячая, а на хвосте бугорки, вроде бородавок. Мишка нам язык показал, и ка-ак тормознет прям на щебенковом пригорке у гаражей… Лариска долго пятак к шишке прикладывала, который я ей дала. А копейку Мишка на земле нашел. Ну и помчали мы все втроем в хлебный — как раз свежий привезли.

А вечером через Бабсанин забор полезли. Там такая дырка была на углу, мы с Лариской сразу протиснулись, а Мишка еще велик свой проталкивал.

Солонка нас издалека учуял, зафыркал, как огроменная кошка, и задышал жарко-прежарко — изо всех сарайкиных щелей пыхало.

— Это он рогалик унюхал, голо-о-одный. Не бойся, он не кусается, если не дразнить, — пояснила я, чтоб Завадский не трясся так сильно, а то у него даже в животе проглоченным вчера шурупом дребезжало.

— Врете все. Пошел я домой, — Мишка спиной попятился, и велик за собой потянул.

Мальчишка, что с него взять! Только и умеет, что выступать: «Я — красный командир, разведчик, а вы — просто санитарки».

— Ага! А это видел!? — Лариска дверь распахнула, а из сарайной темноты красным светом прям в глаза ка-а-ак даст, а потом желтеньким замигало! Это Солонка всегда так мигал, когда нас видел — радовался. Получалось даже красивее, чем елочная гирлянда, только надо было отскакнуть вовремя, чтоб не обжечься. Потому что Солонка, словно неисправный примус, настоящим огнем изо рта полыхал.

Мишку-то мы забыли предупредить, чтоб отскакнул, поэтому вышло хорошо, что он чуть поодаль стоял, а то бы пришлось бы нам его подорожниками обкладывать.

— К-кто это? — Мишка спросил, когда очухался. Солонка уже успел нас с Лариской обнюхать и рогалик сжевать.

— Драко-о-он! — Лариска важничала, как будто это был только ее дракон. — Дракон Солонка!

— Имя вы ему какое-то девчачье придумали.

Мишка поближе подкрался, и даже Солонку за крыло потрогал. Ну а через полчаса уже совсем привык. И Солонка к нему привык — позволил лоб почесать и между пальцами. Солонка любил, когда ему между пальцами чешут.

— А летать верхом на нем можно? — Мишка деловито так поинтересовался.

Мы с Лариской плечами пожали. Нам как-то в голову не приходило на Солонке летать. Глупости какие! Вот в «принцесс» играть здорово. У Лариски настоящая корона была, ей папа смастерил, а у меня — фата из бабушкиного платка в ромашку. Поэтому мы с Лариской по очереди: сначала она принцесса, а я служанка, а потом — наоборот. А Солонка, всегда играл за дракона, который нас выкрадывал из дворца.

— Нельзя на животном летать. Оно для этих целей не предназначено, — это Лариска от папы своего нахваталась — папа у Лариски милиционером работал.