Я — «Дракон». Атакую!..

— Орлов, организуй! — приказал я командиру дивизии, а сам уехал на командный пункт 3-го гвардейского мехкорпуса. Предстояло обсудить с танкистами порядок взаимодействия на самый ответственный период операции — штурм Вильнюса.

Вернулся я на аэродром поздно. Ночевал с комдивом в каком-то подсобном помещении. Утром нас разбудил очередной артобстрел, и когда мы выбрались из сооружения, напоминавшего фанерный ящик, оба замерли от изумления. По всему полю, высотой около полутора метров, стояли земляные валы.

— Боже мой, кто же это все сделал? — вырвалось у меня.

Когда подошли к заканчивающим работу людям, оказалось, что в основном это были женщины и дети. Землю они носили ведрами, носилками, в кухонных кастрюлях. Врезались в память их лица — худые, уставшие, но, не ошибусь, сказав, — поистине одухотворенные содеянным. Все улыбались, смотрели, как я среагирую, и по настроению чувствовалось — довольны.

Я же не знал, как благодарить этих женщин, детей, говоривших со мной на своем языке, так бы просто по-русски и обнял всех! А немцы, видимо, почуяв, что уходить отсюда мы не собираемся, напротив, обосновались основательно, — еще ожесточеннее принялись забрасывать аэродром минами. Тогда я просил всех закончить работу и укрыться на время в соседнем с летным полем леске. Для нас начинался очередной день войны в небе Литвы.

Подобные наши «аэродромные диспозиции» были неожиданны для обеих сторон.

Как-то, помню, Иван Семенович Полбин передает по телеграфу: «Евгений, ты запутал моих пикировщиков! Летим бомбить, точно зная, что внизу под нами немцы, а с аэродромов взлетают истребители со знаками твоего корпуса…» Я ответил комкору, что действительно наши ребята работают под носом у немцев — жизнь, мол, заставляет… «А берлинскую улочку Унтер ден Линден не собираешься ли уже под свой аэродром приспособить?..»

Иван Полбин шутил. Но пройдет немного времени, и наши войска, прорвав позиции сильно укрепленного одерского рубежа обороны, будут громить немцев, окружая их в городе Бреславль. В эти дни внезапная оттепель выведет из строя все полевые взлетные полосы. Тогда комкор «петляковых» Иван Полбин предложит перебазировать свой корпус на аэродром с цементной полосой прямо на берегу Одера! Категорически запрещалось располагать бомбардировщики так близко к фронту: ведь наступление не парадный марш, боевая обстановка то и дело меняется — сегодня так, а что будет завтра, кто знает?.. Необходимо все учитывать. Но генерал Полбин настоял на своем, убедив командование согласиться с его предложением. Ну а об эффективности такого решения и говорить нечего: заметно увеличилось количество боевых вылетов, значительно облегчено было прикрытие «пешек» истребителями, сэкономлены десятки тонн горючего.

Однако слишком «тесный контакт» с неприятелем чреват был порой поворотом событий совершенно непредвиденным.

Однажды с передвижным командным пунктом мы расположились в каком-то небольшом литовском местечке. Радиостанцию, все подсобные машины установили во дворе двухэтажного дома. На крыше пристроили антенну, и связной принялся вызывать на связь штаб воздушной армии.

Прошло совсем немного времени, как вдруг Петр Остапенко, водитель моего «виллиса», открыл из окна верхнего этажа дома огонь длинными автоматными очередями. Спрашиваю:

— Петр, кого пугаешь? В чем дело? А он стреляет и кричит:

— Фрицы, гады, «виллис» украли!

— Как это украли? — интересуюсь я. — Машина стояла под окном, у самого подъезда.

Тут Остапенко опустил голову и держит передо мной такую речь:

— Ключ от запуска мотора я оставил в машине… Вижу, местечко пустое, населения нет. Ушли, думаю, все. Значит, мы здесь одни и хозяева. А когда поднялся на второй этаж, услышал через открытое окно, что кто-то запускает мотор машины. Глянул, а шесть фрицев с автоматами уже сидят в «виллисе». Я — за автомат, а они поехали. Я — стрелять, да не попал. Виноватый я, командир…

Что тут скажешь? Жаль, конечно, «виллис». Хоть и американская, но хорошая машина была. Выругал я тогда Остапенко для порядка.

— Оставил, — говорю, — без машины, сам и доставай.

Он промолчал.

Когда закончился день, стихла стрельба на земле и в воздухе, все, кто находился на командном пунктов, собрались на ужин.

— А где Остапенко? — спрашиваю. Никто не знает. Обыскали весь дом — думали, может, спит где? — нет водителя.

Поужинали. Легли отдохнуть — рано утром снова боевая работа.

Опять летят команды, запросы: «Дракон!» Идем на Переправу…», «Я — „Дракон!“ Будьте внимательны! Двадцать „юнкерсов“ в том направлении…» Немецкие бомбардировщики рвались к боевым порядкам наших войск, переправам через реки Нерис, Вильно, и мы отражали эти их налеты, прикрывали танкистов генерала Обухова, сами вели штурмовики…

Вдруг часов в одиннадцать-двенадцать на КП по-является Остапенко.

— Товарищ командир! Ваше приказание выполнил. Легковая машина — «опель-капитан», прошла всего двадцать тысяч километров — стоит у подъезда. ; Гляжу, мой Петр весь сияет, хотя видок такой, будто где-то глину месил. А «опель-капитан» и в самом деле у подъезда стоит.