Я дрался на «Аэрокобре»

Я подошел к бараку, в котором размещался лазарет, и остановился, слегка оробев. Как вести себя при встрече с Галей? Что говорить? О чем спрашивать? Каких-то несколько дней назад эти вопросы вообще не возникали, а сейчас… Вздохнув, пересек порог и оказался в небольшом освещенном помещении. Три молоденькие сестры о чем-то весело и оживленно переговаривались. Одна из них, завидев вошедшего летчика, смутилась, перестала смеяться и, приставив ладонь ко рту, строго прикрикнула на подруг. Те замолчали и удивленно уставились на лейтенанта широко раскрытыми глазами. «Видно, и сюда уже дошел слух о моем возвращении», – подумал я и, не обращая внимания на любопытные взгляды, спросил:

– Девчата, как мне пройти к Бурмаковой?

– Ой, девочки! – кокетливо присела та, что первой заметила мое появление. – Это же тот самый летчик, ей-богу! Скажите, ваша фамилия не Мариинский?

– Он самый, а что?

– Ничего, – смутилась она. – Просто мы много о вас слышали. Все только и говорят о том, как вы посадили горящий самолет немцам на голову…

Я рассмеялся.

– Кто вам наговорил такую чушь? Надо же – бабий телеграф. Чего только не выдумают. Ну, ладно, показывайте, где лежит Бурмакова.

Палата помещалась в конце коридора, и я, пока шел, все старался представить себе лицо Гали.

Странно, но я его совершенно не помнил, как будто видел его очень давно и совершенно забыл. Да, видимо, и вообще не знал. Ведь за полгода войны мы ни о чем не разговаривали, кроме как о текущих заботах. Только из характерного мужского трепа «про баб» я знал, что она не дурна и обладает хорошей фигурой, что за ней многие ухаживают. Сам же никогда не обращал на это внимания.

Дверь внезапно открылась, и я вошел в палату. Сопровождавшая сестра успела шепнуть, что у меня пять минут, больную нельзя тревожить, и исчезла.

Я осмотрелся. Посредине комнаты стояла больничная койка, возле нее стул и тумбочка. Лампочка под потолком без абажура освещала палату бледным светом. При этом освещении мне показалось, что кровать пуста, но, вглядевшись, я увидел контуры человеческого тела. Подошел поближе и пригляделся. Даже мне, боевому летчику, не раз смотревшему смерти в глаза, стало немного не по себе. Передо мной было совершенно незнакомое, как будто вылепленное из воска, лицо, осунувшееся, бледное, со впалыми щеками. Полуприкрытые глаза смотрели вверх в одну точку не мигая. Лишь нагнувшись, я смог разглядеть знакомые черты Гали. В этот момент ее глаза, слегка скосившись, вдруг широко раскрылись и стали влажными.

Я понял, что она узнала меня. Потрескавшимися губами, еле слышно она прошептала:

– Здравствуйте, товарищ командир. Спасибо, что пришли.

– Здравствуй, Бур… Галочка. Чего там… Раньше бы пришел, да времени не было. Ну, как себя чувствуешь?

– Я рада, что вы вернулись. Я верила, я знала… мне вчера Волков сказал. Вы ранены?

– Пустяки! Сегодня уже самолеты перегонял. А вот ты не вовремя под пулю попала. Кто же теперь самолет готовить будет? А? Ну ничего, здесь подлечат, потом в госпиталь отправят, оттуда к нам. Словом, крепись. Поняла?

Она согласно кивнула, но из правого глаза по щеке покатилась слеза.

– Бои кончаются. Скоро в Германии будем, но, похоже, я не увижу Победы, Женя… – перешла она на «ты».

– Ну это ты брось! Мы еще с тобой до Берлина дойдем, подышим свободным послевоенным воздухом. Так что без паники. Понятно?

– Понятно, – чуть слышно ответила Галя и отвернулась к стенке. Я истолковал это по-своему: устала. Поднялся.

– Не уходи! Может, уже и не свидимся, кто знает…

– Мне пора. Сестра сказала, что тебя нельзя тревожить. Прости меня…

– За что?

– За все.

Я покидал лазарет с тяжелым чувством, перешедшим в горечь утраты, когда на следующее утро мне сообщили, что Галя умерла…

Через два дня вернулся батя. Пришел и сел на свою лавку, хмурый, ушедший в себя. Сына он не нашел. Были слухи, что в Сороках убили какого-то летчика, по описанию похожего на Виктора – в таких же бриджах, с таким же чубом. Но слух, кажется, не подтвердился. Где искать?..

– А в госпиталях, батя, бывал, спрашивал?

– Был и в Бельцах, и в Ботошани…

– А на месте, в районе боя?

– Туда не добрался… Времени не хватило. Вот думаю опять проситься… Может, в медсанбате где.

Вопрос решился просто. Через день полк перелетал в Румынию, в район боев. Плацдарм северо-западнее Тирасполя передали другому фронту, и прикрывать его больше не приходилось.

– Ты, здеся, по пути в госпиталях все еще разузнаешь. А в Румынии опять поедешь к линии фронта… – ответил бате Архипенко на его просьбу.

Целый месяц еще искал Григорий Сергеевич Виктора, но так никаких следов и не обнаружил. Время шло, и поиски все более затруднялись. Много самолетов падало вдоль линии фронта, в тылах. Разве упомнишь все? Старик больше не надеялся найти Виктора живым, он искал хотя бы могилу, место его гибели. Все напрасно. Даже обломков самолета не нашел…

Однажды мимо аэродрома провезли обломки «ястребка», на котором я упал возле Котнари. Груда искореженных кусков металла ничем не напоминала самолет.