Я дрался на «Аэрокобре»

«Сейчас… Сейчас будет, как говорят: нет земли, нет земли — полон рот земли!.. Так… Уменьшить угол планирования… Так…» Это «так» совпало с ударом о землю. Я почувствовал, что «Кобра» начинает поднимать хвост, пытаясь перевернуться, взял ручку управления на себя, самолет оторвался от земли… «Нельзя высоко, свернется…» Снова ручка от себя, и снова удар. Второй раз ручка на себя, отрыв, от себя, удар о землю. Третий раз самолет уже не оторвался от земли, пахал носом землю, постепенно подымая хвост, но вот и хвост опустился на землю. Наступила тишина. Позади осталась борозда полуметровой глубины и метров двадцати длиной.

Я выскочил из кабины. Сзади увидел полыхающий мотор и весь хвост. Шомполом от пистолета вместо отвертки открыл капоты, люки, пытался землей затушить пламя, ничего из этого не вышло.

Появился присланный с пункта наведения связной «У-2». Его пилот закричал:

— Брось ты, не затушишь!

— Ладно… Хоть рацию сниму…

Орудуя шомполом пистолета вместо отвертки, я открыл лючок радиостанции. Оттуда выплеснулось пламя. Все же я сумел вытащить приемник. Передатчик же безнадежно горел…

— Тикай! Взорвется сейчас! — закричал пилот, путая русские и украинские слова.

Я оглянулся — пламя подбиралось к бензобакам. Подхватив приемник и парашют, отбежал к «ПО-2». «У-ух!» — рванулся сзади один из бензобаков.

— Поехали…

Лететь пришлось недалеко, всего километра два. На прекрасной полевой площадке (впоследствии она стала аэродромом нашего полка) возле радиостанции наведения стояли остальные три истребителя. «ПО-2» подрулил прямо к ним. Навстречу самолету от радиостанции шел Горегляд. Я выскочил из кабины и доложил:

— Товарищ командир! Младший лейтенант Мариинский подбит в воздушном бою, сел на вынужденную. Самолет сгорел… Потушить не удалось…

— Ладно, ладно. Хорошо поработали… Ранен? — с тревогой спросил Горегляд, показывая на кровь, залившую всю правую сторону лица и мою гимнастерку. Он видел, конечно, рану, но этим одним словом спрашивал, тяжелая ли рана, в бою или при посадке она получена, как чувствует себя летчик.

— Так, царапнуло немного…

— Царапнуло? Ну, сейчас перевяжут. Потом вас с Королевым отвезут домой. Вот только пакет приготовят.

«С Виктором?! Что с ним?» — Я повернулся к истребителям и увидел Виктора, который лежал скорчившись под крылом своего самолета и стонал. Оказывается, еще в воздушном бою у него начался приступ аппендицита, но он не бросил товарищей, выдержал до конца боя, посадил самолет и только здесь, на земле, окончательно свалился…

От Архипенко и Лусто я узнал, что наземные войска очень довольны прикрытием. Сейчас для них переправа — вопрос жизни и смерти. Ведь на плацдарме нет никакой техники. Лишь сегодня туда сумели перетащить первую небольшую пушку. И это рассматривается как громадное достижение!

— Так что без нас, — с неожиданной похвальбой продолжал Федор Федорович, подразумевая под словом «нас» себя и свою эскадрилью, — их бы давно здеся всех перебили.

Гордый только что проведенным боем, Архипенко явно преувеличивал. Он участвовал в боях с самого начала войны и прекрасно знал, что успех операции достигается согласованными действиями всех родов войск, а не одной авиации. Конечно, фашисты могли и уничтожить переправу. Но плацдарм уже был захвачен, и не так-то просто его ликвидировать. А вместо уничтоженной саперы быстро навели бы новую переправу, и ничего гитлеровцы с этим не могли сделать. Ведь шел не 1941-й, а 1944 год! Вчера только Бекашонок в паре с Кошельковым встретился над переправой с восемьюдесятью «Ю-87» и четырьмя «Ме-109». Сбили трех «лаптежников», одного «Мессера» и благополучно вернулись домой.

Я не задумывался над этим.

— Вас уже заправили?

— Какой быстрый! Откуда здеся бензин?! Посидим пару дней, пока привезут. Санаторий с Пупком откроем. Вино, говорят, виноградное здеся есть. Вместо воды пьют!.. А тебя с Королевым сейчас отвезут домой.

Минут через десять Виктор и я летели на свой аэродром.

Долго пришлось лететь на этом легком тихоходном самолете. Солнце клонилось к закату, а мы все еще были в воздухе. Наконец впереди показался городок, внизу промелькнул хорошо знакомый остров Любви.

«Остров Любви… Не сели тогда на пузо. А толку что? Все равно сел. И не рядом с аэродромом, а у черта на куличках, возле линии фронта…» Мне казалось, что та посадка в пургу была давным-давно, что с тех пор прошла тысяча лет — все отодвинул в далекое прошлое только что проведенный бой. Я сначала даже не подумал о том, что остров Любви, вернее, любознательность, которая привела летчиков в парк, помогла сохранить самолеты, дала возможность вылететь еще раз. Иначе, возможно, переправы сейчас бы не существовало…