Я дрался на Ил-2. Книга Вторая

А вдруг после посадки кто-то залазит ко мне в кабину без моего разрешения и шурует там, где управление выпуском шасси. А ведь он может что-то перепутать или скажет, что я перепутал. Какое он имел право! Ну, я его, конечно, выгнал к чертовой матери, что это такое за безобразие — лезть без разрешения летчика в кабину!

Он не забыл это, на следующий день, когда был руководителем полетов, попытался заставить меня взлететь. Я готов взлетать, хоть знаю, что могу врезаться в кучу снега, что в конце полосы. И тут появляется инженер полка Миша Милентьев. Он окончил авиационный институт, инженер был опытный. И говорит мне:

— Давай нажимай на тормоза и газуй.

Мотор ревет, его трясет. Он мне руками показывает крест и «Заруливай на стоянку». Я рулю, мотор тянет, трясет, но тянет. Винт крутится. Я оглядываюсь, они ругаются.

Я выхожу из кабины, не снимая шлемофона, не вынимая штепселя с розетки. И в этот момент слышу по радио… Я не выдумываю, я не смог бы эту дурость выдумать, даже если хотел бы. Раздается голос Акаева:

— Вперед на запад, ни шагу на восток!

Снял шлемофон слез с самолета, подошел к винту. Одна лопасть болтается. Я взял ее, сделал три с половиной оборота против часовой стрелки, и она осталась у меня в руках… Алюминиевая лопасть, она не очень тяжелая. Положил на землю, сел на нее и закурил «Беломорканал» фабрики имени Урицкого, ленинградские. Были такие папиросы, летчикам давали. И сижу… А ведомый мой тоже четыре раза завернул, не взлетел. У него нормальный мотор, но струсил… Вот так вот.

Скандал был, и начальство, и политотдел поняли, что летчик мог бы на взлете разбиться. Майора Каштанкина перевели в 7-й гвардейский полк, и там он при атаке был подбит и врезался в корабль. Герой Советского Союза, майор Каштанкин, звание присвоено посмертно. Вот так, святых-то не бывает. Все люди со всеми своими недостатками.

Теперь о вылете на штурмовку аэродрома Ракквере. Обстановка была… Ну такая: эйфория, радость… Потому что освободили Ленинград, нам вроде все теперь позволено… Я так думаю.

За пару часов до этого вылетала шестерка, которую повел Петр Максюта, мой друг, вернулась, не отработав по цели. Погода была: грозовые кучевые облака, хоть и зимой… Не смогли пробиться сквозь эти облака на аэродром Ракквере.

Акаев взял к себе майора Реутова, командира эскадрильи, ведомым. Вылетели, все полетели, вернулся один Максюта. Начальство полка во главе с командиром исчезли. Потом говорили мне, что майор Реутов остался живой. Еще Володька, грузин, командир звена, забыл его фамилию, вернулся из плена. Он рассказал, как они попали в плен, как бежали по снегу, как за ними айзаки, фашисты эстонские гнались. Стрелок начал отстреливаться из пистолета, ну что пистолет… его застрелили. А Володька в плен попал. А как шел воздушный бой, неизвестно. Я так предполагаю, что облака мешали строю защищать друг друга. А немцы над своим аэродромом, видимо, ждали…

Я не уверен, в тот ли вылет не вернулся еврейский экипаж командира эскадрильи Балицкого. Балицкий такой седой, уже пожилой, а нос у него не характерный — курносый. Стрелка фамилию я не помню, но внешность у него была характерная.

Потом, когда они оба вернулись из плена, то рассказывали, как выкручивались на допросах:

— Ну, я русский, что не видите, нос курносый.

— А ты кто такой?

— Что, не видите, у меня нос армянский — я армянин.

И все обошлось…[18]

Дальше война продолжалась. Мы переселились в Копорье. Ходим по Копорью, осматриваем крепость, стены толстенные, башня огромная круглая. Следы немцев — бутылки разные, мусор… Ну, ходили, ходили, подходит ко мне один летчик, старше меня лет, наверное, может, на десять:

— Ты Батя?

Я говорю: — Да.

— Слушай, меня назначили командиром первой эскадрильи — там погиб командир. Хочешь у меня заместителем быть?

— А что, хочу. А что делать?

— Я сейчас иду в штаб оформлять документы, ты у меня будешь заместителем. С Дальнего Востока пришло шесть или семь летчиков, младших лейтенантов. Все с Батайского училища. Ты их прими вместо меня, покажи койки, где они разместятся.

Я пришел: стоят ребята, в шинелях, в шапках, в морской форме, все в ботиночках, с чемоданчиками. Я говорю:

— Слушайте, ребята. Поздравляю вас с прибытием на фронт, желаю вам успехов. Вы будете в нашей эскадрилье. Давайте к делу. Командир эскадрильи старший лейтенант Третьяков приказал мне разместить вас в кубрики для летного состава. Проходите. Товарищ лейтенант, ведите свою команду.

Лейтенант — парнишка молодой, синеглазый, низенького роста. Заходим.

— Эта койка три дня назад была старшего лейтенанта, командира звена. Теперь — пустая. Дальше, вы, пожалуйста. Возле окна будете. Здесь был штурман звена, три дня назад погиб.

И я так всех погибших перечислил… Тут зашел Третьяков:

— Что ты наделал? Ты же их перепугал! Я, — говорит, — на тебя надеялся.

Мне неудобно. Но прошло…

Третьяков говорит: