Я дрался на По-2

По совокупности представили к ордену Красного Знамени. Обмыли. Как? Утром, как прилетаем, нам полагалось по сто граммов. Орден в стакан и пьешь. Ну, это пока до Польши не добрались. А в Польше пошли спиртзаводы. На одном спиртзаводе было две цистерны по 2 тысячи литров спирта. Откуда-то технари нашли молочные бидоны по 30 литров. У этих цистерн была ручка, ее поворачиваешь, и сразу наливается полный бидон. Жили мы в помещичьем домике по четыре человека в комнате. Вот на комнату — бидон. Тогда уже 100 граммов эти и не считались. Я не мог спирт пить, да и вообще не любитель. Один раз нажрались. Мы же утром поедим — и спать. А какой сон утром? Три-четыре часа поспишь, и кажется, что выспался. Вечером на построение, а мой Пашка, любивший выпить, бухой. Да и не только он один. Обычно строил полк заместитель командира полка по летной части, а тут командир, Береговой, пришел. Эти тоже в строй встали, шатаются. «Выйти из строя!» Говорит мне: «Полетишь со мной, раз Пашка нажрался». Мы с ним полетели на переправу. Не буду рассказывать… В общем, там нас били по-страшному. Семь прожекторов держали! Я такой… не люблю сачковать. Вот ребята идут, проходим город, который под немцами. Он защищенный — прожектора, зенитки. Они его обходят, а я напрямик шпарю: «Кого там прожектора схватили? А, это Головченко опять». И тут мы с ним поперли… Там страшно было. Нас до моста не допустили. Командир полка начал кричать, чтобы я бросал бомбы. Сбросили раньше. Как начал он вырываться из прожекторов! Ужас! Они нас держали, пока мы не ушли и угол не стал градусов 30. Сели на аэродром. К нам подбегает официантка — ведь командир полка. Ночью нам давали кофе с булочкой и еще что-то. Он сидит, из машины не вылезает. Я тоже, по субординации положено, чтобы он первым. Говорит официантке: «Вон ему отдай». — «Ему само собой». Потом вылезли: «Ты что, всегда так летаешь? Куда ты пер? Не видишь, что там творится?!» — «Не всегда, по обстановке». — «Но так же ведь нельзя, ты же шел на верную смерть и меня за собой туда пер».

Много пришлось летать на спецзадания — возили разведчиков, в Югославию к партизанам. Там очень сложно было — горы, площадки маленькие. Привозили им оружие, продовольствие, забирали раненых.

— Днем летали?

— Нет, днем мы не летали. Однажды нам дали здание бомбить на рассвете. Немцы засели в подвале какого-то здания и не давали подойти пехоте. Подвесили нам бомбы с взрывателями замедленного действия, чтобы до подвала дошла, сказали, что истребители будут нас прикрывать. Мы пошли, отбомбились. А возвращаться на бреющем полете, чуть ли не между деревьями. И потеряли ориентировку. Решили сесть. Сел на лесную площадку, сориентировались. А как взлетать? Влетать надо против ветра, а в том направлении линия электропередач. И мы рискнули взлетать под проводами. Один раз такой случай был. Паша хулиган был, но летчик отличный. Когда окружили Бреслау, войска пошли дальше на запад, а мы по ночам летали с запада на восток бомбить окруженный гарнизон. Туда же летали и немецкие «Хеншель-126». Сбрасывали им боеприпасы, питание. Перед городом стояли девушки-прожектористы. Они нас поймают и ведут, пока мы ракету не дадим, а немцы в это время нас лупят. Паша спускался и ругал их сколько раз.

В конце войны мне дали молодого летчика Иванова. Он был какой-то не смелый. Февраль месяц, аэродромы раскисли, а мы продолжаем летать. Ходили на аэродром в сапогах, а в кабине переодевали унты, потому что еще холодно было. С обеих сторон площадки, с которой мы летали, рос лес, да и сама площадка ограниченная. У-2 надо было отрывать от земли на скорости 70 километров в час, а тут мы взлетаем, я чувствую, что его надо уже отрывать, иначе через лес не перетянем. Говорю: «Давай отрывай». А он все ждет, пока мы скорость наберем. Оторвал, но высоты набрать уже не успели, зацепились за верхушки деревьев, но проскочили. Он говорит: «Самолет не набирает высоты». Лопасти винта, видимо, побились. Что делать? Поднялись примерно на 100 метров, не больше: «Ну что, давай садиться с бомбами. Включай фары, разворачивай». Как говорил командир полка: «В воздухе ты командуешь». Смотрим — площадка. Давай на эту площадку. А там перед ней дорога, обсаженная деревьями. Не дотянули, дерево снесли, нас развернуло и об землю. Я шмякнулся лицом о приборную доску. Потерял сознание. Чувствую — меня тормошат. Очнулся, самолет горит. Он меня вытащил: «Побежали, а то сейчас будут бомбы рваться!» Отбежали метров 30 или 40, упал прямо в лужу, хлебаю воду. Самолет горит, а взрыва нет. Что такое? Потом видим, затухает, затухает, все — сгорел самолет. И бомбы целые. Ни фига себе?! Как такое могло быть? Представляешь? То ли бомбы были некачественные, то ли еще что, не знаю. Сориентировались и пошли пешком на аэродром — там нас уже встречают. У меня была шишка на лбу, нос свернут в сторону, губы вот такие и ручкой мне два ребра сломало. Но главное, почему бомбы от удара не сдетонировали?

— Какую бомбовую нагрузку брали?