Я дрался на Т-34

Воевать весной сорок четвертого на Украине было сплошное мучение. Ранняя оттепель, моросящий сырой снег превратили дороги в болота. Подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия осуществлялся на лошадях, поскольку машины все застряли. Танки еще как-то двигались, а мотострелковый батальон отставал. Пришлось просить население – женщин и подростков, которые от села к селу несли на своих плечах по одному снаряду или вдвоем тащили ящик с патронами, увязая чуть ли не по колено в грязи.

В конце января мы, окружая Корсунь-Шевченковскую группировку, сами попали в окружение, из которого едва вырвались, утопив восемь танков в реке Горный Тикич. Потом отражали атаки пытавшихся вырваться фашистов. Короче, к 18 февраля, когда нам приказали сосредоточиться в районе деревни Дашуковка, в бригаде остался один танк командира бригады – мой танк – и мотострелковый батальон автоматчиков. Правда, от батальона осталось шестьдесят-восемьдесят человек и два орудия 76-мм пушек, да и он отстал, увязнув по дороге в грязи. Управление бригады сосредоточилось в деревушке недалеко от Дашуковки, мотострелки должны были подойти примерно через пять-шесть часов. Противник только что выбил наши части из Дашуковки, таким образом практически прорвав кольцо окружения. Мы с комбригом и начальником политотдела подъехали к глубокому оврагу, который нас отделял от Дашуковки и до которой оставался примерно километр. Деревня стояла на пригорке, вытянувшись с севера на юг, образуя улицу длиною примерно полтора-два километра. С трех сторон она была окружена оврагами, и только северная, дальняя от нас окраина имела пологий спуск к грунтовой дороге, шедшей из Лысянки. В районе деревни шел вялый бой. Видно, обе стороны выдохлись, резервов нет. Изредка шестиствольный миномет противника где-то с северной окраины Дашуковки разбрасывал мины по нашей пехоте. Мы вернулись в деревню, расположившуюся перед оврагом.

Поставив танк у выбранной комбригом хаты, я вошел в нее, чтобы согреться и посушить промокшие сапоги. Войдя в хату, я услышал разговор по радио между командиром бригады и командиром корпуса, Героем Советского Союза генералом Алексеевым: «Жилин, закрыть брешь». – «Да у меня один танк». – «Вот этим танком и закрой». После разговора он повернулся ко мне: «Ты слыхал, сынок?»

^{Бой у деревни Дашуковка}

Задача была ясна. Поддержать пехоту 242-го стрелкового полка, оставившую Дашуковку тридцать минут назад и тем самым открывшую трехкилометровую брешь. Овладеть Дашуковкой, выйти на ее северную окраину и до подхода резервов корпуса исключить подход и прорыв противника к окруженным по единственной грунтовой дороге, проходящей в 500–600 метрах севернее Дашуковки.

Я быстро выскочил из хаты. Мой экипаж спокойно жевал хлеб с тушенкой. Хозяйка хаты вынесла вслед за мной кринку молока и предложила выпить. А мне белый свет был не мил. Я ведь не знаю, что там, в Дашуковке, какой противник и как его выбивать.

Крикнул экипажу: «К бою!» Экипаж вначале ошалело взглянул на меня в недоумении, отпустив пару шуток по поводу моей прыти, но, видя, что я не шучу, бросил еду, и все метнулись к танку. Я приказал сбросить брезент, чтобы не случилось казуса, как это было в Тараще, выбросить все изнутри танка, что не нужно было для боя, и догрузить боеприпасов. Таким образом, я шел в бой с двумя боекомплектами снарядов, сто пятьдесят штук вместо штатных семидесяти семи.

Минут за тридцать танк подготовили к бою. Провожать нас вышло все начальство. Помахал всем рукой и, встав на сиденье, взявшись руками за командирский люк, я дал команду: «Вперед!»

Впервые, как себя помню, не было тяжело на душе, как это всегда бывало перед атакой, до первого выстрела. Слова начальника политотдела Молоканова Николая Васильевича, сказанные на прощание: «Надо, Саша!» – подействовали ободряюще.