Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Второй раз меня ранило в Польше, в феврале 1945 года, девятого числа. Уже после удачного боя мы остановились в каком-то селе, и я с радистом вылез из башни на броню, подать бочонок с маслом. И тут сзади из двухэтажного дома автоматная очередь… Мне прострелило обе ноги. Развернули пушку, выпустили по дому несколько снарядов, потом ребята пошли проверять дом, а там, у окна, лежит «свежий» убитый немец, это он, сволочь, мне в спину стрелял… Отвезли в госпиталь, в палате все тяжелораненые, только один я передвигался, настроение у всех препоганейшее. Я вышел на костылях в «самоволку» в город, зашел в костел и познакомился там с органистом, молодым парнем, поляком, которого мы прозвали Ваней. Он сказал, что у него есть аккордеон, и я уговорил его прийти к нам в палату, поиграть для ребят. Он приходил каждый день, часами играл нам различные мелодии, и благодаря его музыке многие раненые вновь ожили, воспряли духом, у них снова вернулся интерес к жизни. Вот это почему-то сильно запомнилось.

Но прошел где-то месяц, и нам объявляют, что идущих на поправку должны отправить в батальон выздоравливающих, на армейскую пересылку, а оттуда, иди знай, куда попадешь. Смотрю, идут три «Студебеккера» с эмблемой нашего корпуса. Бросился, как был, в госпитальном халате, наперерез, а в одной из машин знакомый водитель.

Говорю ему: «Браток, подожди, у меня форма под матрасом спрятана, я мигом обернусь». Так вот и сбежал из госпиталя. Доехали уже ночью до бригады, спрашиваю в штабе: «Где первый батальон?» – «Иди вдоль железнодорожного полотна, это километра четыре отсюда». Со мной в батальон направлялись наш «сын полка» и незнакомый лейтенант. Они идут поверху, по шпалам, я пошел внизу, по обочине под насыпью. Смотрю, впереди костерок, и стоит возле него немец с автоматом, караулит спящих товарищей, а на земле много «фрицев» отдыхает. Успел крикнуть: «Лейтенант! Назад! Немцы!» По нас открыли огонь, но во тьме не попали. Пошли другой дорогой, добрались до батальона, где встречает меня комбат, капитан Новиков: «А… Рабинович миде бомбес! Жив курилка! Вовремя ты прибыл. Возьми винтовку у старшины, сейчас в тыл поедешь». – «В какой еще тыл, я же только оттуда?!» – «Пойдем, посмотришь».

Подводит к одному месту, а там стоят три гроба, крышки открыты, в двух лежат офицеры – лейтенанты, а в третьем – мой товарищ Ваня Палец, с котором мы вместе были в одном экипаже еще в маршевой роте. Новиков сказал: «Повезешь хоронить, будешь сопровождать… Все равно ты «безлошадный», в батальоне всего пять танков осталось, для тебя экипажа пока нет». У нас одно время старались всех танкистов хоронить в районе Перемышля, там тыловые службы корпуса, если я не ошибаюсь, создали специальное кладбище для танкистов и мотострелков из 25-го ТК. Поехал, гробы поставили в кузов. По дороге к нам подсадили четырех полячек, три из них с нами разговаривают, а одна молчит, волком смотрит. Спрашиваем у ее подружек: «Что с ней, чем мы ей не понравились?» А полячки нам ответили так, что будто обухом по голове ударили: «Ваши солдаты ее вчера изнасиловали…»

– Вы имеете на своем счету подбитые немецкие танки?

– Да, шесть штук моих наберется. Один на Дукле, два за Калишем, а последние три уже в Германии, когда мы обходили Берлин. Эти последние три танка мне достались, как говорится, малой кровью. Немецкие танки стояли на пустыре, на окраине небольшого города, а мы через городские улицы случайно вышли к ним в тыл.

И как в тире, расстреляли их в спину, ни один из танков даже ствол в нашу сторону развернуть не успел.

– Вы упомянули «сына полка»?

– Да, был у нас один пацан, звали Славиком, наш «воспитанник части».

Встретили мы его на Брестском вокзале, во время переброски бригады. Он был лет двенадцати-тринадцати от роду, худой и чумазый, одетый в рванину, как все сироты – беспризорники той поры. Обратился ко мне со словами: «Дяденька, дай хлеба!» Мы его взяли к себе в вагон и на второй день стали чесаться, он нам «вшей с воли» занес. Хороший парень, бесшабашный жулик, мыслил и матерился по-взрослому. Его забрал от нас к себе начальник штаба бригады. Славика умыли и постригли, пошили сапоги и форму по размеру, и он официально стал «сыном полка».

Потом начштаба его прогнал, Славик нашел у него в машине планшетку, набитую трофейными часами, и часть часов раздал, а часть променял на всякую дребедень.