Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

— Полагалось, что наводчик, обнаружив цель, должен доложить командиру, который принимает решение на открытие огня. Но, если наводчик толковый мужик, он сам выбирает цель, которая по значимости важнее. К тому же в бою все может решить секунда, так что он сам ищет цель и стреляет, но поскольку у командира поле обзора шире, то чаще всего я ему подсказывал, в каком секторе ее искать. Прицелы у нас были размечены в тысячных. Поэтому наведение происходило так: «Цель — танк, прямо колокольня, вправо — десять тысячных».

— В бою люк открыт?

— Обычно был открыт. Сверху ожидать нападения при наличии автоматчиков на броне нет смысла. А так… общение и с автоматчиками, и с обстановкой знакомство лучше идет, когда сам высунул голову и посмотрел.

— За уничтоженные танки полагалось вознаграждение?

— Говорят, полагалось. Я, откровенно говоря, не знал, какое у меня было денежное содержание. Когда приезжали на формировку, приходил к начфину, расписывался. За что он мне деньги давал — не знаю. Аттестат я оформил матери. Да не до этого было! Жив, и ладно, а больше денег или меньше — не столь важно.

— Как был организован быт?

— В наступлении спали в танках. Механик-водитель откидывал сиденье, вытягивал ноги и спал, а остальные на днище. В Прибалтике набрали трофейных одеял с захваченных позиций. Обтрясли с них вшей, в танк затащили, постелили, через некоторое время вши исчезли. Надо сказать, что в условиях постоянной «дезинфекции» дизельным топливом и маслом они не приживались. На отдыхе обязательно мылись, прожаривали белье. Однажды там же, в Прибалтике, на цементном заводе разжились новыми мешками для цемента. Ты знаешь, в наступлении вообще-то не до сна. Я помню, в Корсунь-Шевченковской операции по несколько суток приходилось оставаться в машине без сна. Пищу подвозила кухня, а нам ее приносили в термосах автоматчики: первое, второе, 100 грамм. В Висло-Одерской операции, так там на подножный корм перешли. Помню, разгромили тылы какой-то немецкой части. На повозках лежал хлеб. Черствый-пречерствый, топором рубить пришлось. Ничего, помочили в водичке, съели, есть-то надо было что-то.

— «Безлошадные» танкисты, что делали?

— Они все со вторым эшелоном, с хозяйственными подразделениями.

— Был ли экипаж взаимозаменяемым?

— Скорее нет. Хотя при обучении каждого из специалистов давались азы работы других членов экипажа, но этого было недостаточно, чтобы говорить о взаимозаменяемости. Например, наводчику объясняли, как вести танк, но мог ли он это делать, проехав всего 200–300 метров на полигоне? Нет, конечно. Да и специалистов готовили слабо. Перед Висло-Одерской операцией к нам на пополнение прибыли механики-водители, которых переподготавливали из бывших заместителей командиров рот по политической части. Один из пополнения попал на мою машину. Так мне пришлось его заменить за рычагами, поскольку мы все время отставали от колонны.

— Как встретили 9 мая?

— Мы совершали марш-бросок на Прагу и утром 9 мая проходили в районе населенного пункта Слане. Помню, там встретили немца, который хорошо говорил по-русски. Мы с ним разговорились. Он рассказал, что в Первую мировую был в русском плену, а потом вернулся в Судетскую область, и его больше всего волновал вопрос, отдадут ли Германии после войны Судеты или передадут чехам. Вот впечатление от победного дня 9 мая.

Отрощенков Сергей Андреевич

Я родился в 19 октября голодного 1921 года в Смоленской области, в городе Демидов. Мой отец, Андрей Егорович Отрощенков, вырос в деревне Большая Червонная, Красненского уезда, там же, на Смоленщине. Он был кадровым военным. Служил в царской армии в чине штабс-капитана артиллерии. Выйдя в отставку еще до революции, отец устроился работать в охрану городской тюрьмы и со временем стал ее начальником. Но в 1923 году его, как бывшего царского офицера, с этой должности попросили уволиться.