Числа 10-го или 9-го нас разместили в небольшой рощице. На плацдарме войск уже было много. Мы опять зарылись. День был хороший, солнечный. Это уже ближе к 16 апреля. Остались мы по одному человеку в машине, а остальные в баню пошли. Я стою на боеукладке, крышка люка заряжающего открыта, моя голова выше крыши башни. Стрельба идет, слышу — что-то урчит, фырчит, я за ручку крышки люка беру и закрываю. В это время взрыв! У меня из глаз искры, дышать нечем! Больше ничего не взрывается. Очухался. Танк стоит, а метрах в двух от него воронка, метра два-три в диаметре и глубина с метр, не меньше. Хорошо, что это был одиночный выстрел. Чуть-чуть бы, и все… Смотрю, на стволе пушки вмятина приличная. Чехол, как пошли в наступление, 14 января не надевали, а заклеивали бумагой, чтобы в ствол пыль не попадала. Открываю — внутри выступ, стрелять нельзя. Доложил по команде, с 15 на 16 ночью нас послали на сборный пункт аварийных машин, менять ствол пушки. Посмотрели. Говорят: «Вы ложитесь». Мы легли спать на брезент и брезентом накрылись — тепло уже было. Разбудили. Гул стоит, самолеты идут туда и обратно, «катюши» играют, артиллерия бьет! Мы спали и ничего не слышали. Техники говорят: «Принимайте». Приняли. Догнали своих.
22 апреля мы вышли к восточному пригороду Берлина, Марцану. Там мы ночевали. Пришли туда к вечеру, пригород выглядел так, как наши садовые участки. Небольшие домики, щитовые однокомнатные, в доме диванчик. Вишня или черешня под окном. Не разрушали его. Когда бои шли, конечно, и дома эти, и сады давили, тут никуда не денешься. Пошли дальше. Вышли на улицу, которая пересекалась с Франкфурт-аллеей, которая шла от центра и по направлению к Франкфурту-на-Одере. Пересекли ее. Дальше Шлиссенгарт, Восточный, а раньше Селезский вокзал. Мы остановились перед перекрестком, на углу справа виднеется ствол. Наши автоматчики сказали, что там зарыта самоходка. Фуганули по ней из фаустпатрона, а там никого — сбежали все. Мои товарищи были впереди, я шел несколько сзади справа, и ко мне обратились артиллеристы за помощью. Попросили пойти на улицу, которая шла параллельно Франкфурт-аллее и пересекала нашу, между Франкфурт-аллей и Селезским вокзалом. Оказалось, что это артиллеристы 122-миллиметровых гаубиц. Они вошли на улицу, а с верхних этажей по ним открыли огонь и расчеты побили, они отступили, оставив орудия. Я по верхним этажам из пулемета и пушки работал, а автоматчики, которые со мной были, заняли эти дома. Орудия вернули.
Наш батальон через сутки боев вывели в резерв бригады, для штурма рейхстага, и мы целые сутки не участвовали в боях. В резерве — это что значит? Мы на одной улице стоим, а на параллельной бой идет. Вот это резерв. В штурме мы так и не участвовали, говорили, что нам не подготовили переправу через Шпрее. Пока в резерве стояли, автоматчики и экипаж нашли бутылки. Думали, ситро, а оказалось — это шампанское, жарко было: напились, и нас немножко повело. Весело было. Надо отдыхать. Легли под машину. И тут началось — бомбили тяжелые бомбардировщики соседнюю улицу — небольшое землетрясение. Танк аж подпрыгивал!
Мы выходили на Александр-плац, ближе к центру. По-моему, это 29 или чуть ли не 30 апреля. Утро. Мы стоим посередине улицы — у стены нельзя, а то может обвалиться или сверху что-нибудь кинут. Впереди ИС-2 нашего корпуса, сзади метрах в 50, поближе к стене, стоит СУ-76. Стоит и стоит. Взрыв! Я стоял сзади своего танка — под машину забрался моментально. Видимо, в самоходку попала мина. Экипаж остался жив, потому что был в подвале. Они-то знают, что в их самоходке оставаться нельзя, если не идешь в бой. А мы наоборот — под машину прятались.